Экспедиция Дорогами России

Экспедиция 1997 года была необычна тем, что в ней использовались мотоциклы. До этого все экспедиции в которых я принимал участие не предполагали использования малой механизации. Самое смешное в ней было то, что из 8 участников на 4 мотоциклах, права были только у 3. Так мы и проехали всю Россию. После экспедиции наше издательство "Дорога" выпустило книгу Николая Рундквиста с рисунками Андрея Бразгина, которая так и называлась: "Дорогами России".  Ее я и хочу представить вашему вниманию.

ДОРОГАМИ РОССИИ ЭТАП 1
Апрель – май 1997 года.
Район: Европейская Россия, Урал.
Маршрут: ЛЕНИНГРАДСКАЯ ОБЛАСТЬ: Санкт-Петербург (19.04) — ст.Таммисуо (20.04) — Выборг — Санкт-Петербург (21.04) — Красное Село — Пушкин — НОВГОРОДСКАЯ ОБЛАСТЬ: р.Равань (22.04) — Тесово-Нетыльский — Новгород — Едрово (23.04) — ТВЕРСКАЯ  ОБЛАСТЬ: Выползово — Вышний Волочек — Торжок — Новомелково (24.04) —  МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ:  Зеленоград — Химки — Москва (25–26.04) — Балашиха  — ВЛАДИМИРСКАЯ ОБЛАСТЬ: Покров — Владимир — Павловское (27.04) — Вязники — Гороховец — НИЖЕГОРОДСКАЯ ОБЛАСТЬ: Нижний Новгород — Кстово — Воротынец — ЧУВАШСКАЯ РЕСПУБЛИКА: р.Сура (28.04)  — Цивильск — РЕСПУБЛИКА ТАТАРСТАН: р.Свияга — Казань (29–30.04) — Арск — КИРОВСКАЯ ОБЛАСТЬ: Малмыж — Гоньба — р. Вятка (паром) — Константиновка (01.05) — Кильмезь — Сюмси — Селты — Игра — ПЕРМСКАЯ ОБЛАСТЬ: Оханск (02.05) — Краснокамск — Пермь — Палашер (03.05) — Березники — Яйва — Алесандровск — Кизел — СВЕРДЛОВСКАЯ ОБЛАСТЬ: Верхняя Косьва — Усть-Тыпыл (04.05) — р.Тылай (переправа на катамаране, 05.05) — р.Северная Фарковка (06.05) — пер. Европа-Азия — Кытлым — Карпинск (07.05) — Краснотурьинск — Серов — Нижний Тагил — Кировград (08.05) — Екатеринбург (09–10.05) — Камышлов — Ирбит (11–16.05) (категория сложности – третья).
Продолжительность: без подъездов – 22 дня (20.04.97 – 11.05.97), с подъездами – 25 дней (17.04.97 – 11.05.97).
Протяженность: на мотоциклах 3708 км.
Чистое ходовое время: 84 час. 11 мин.
Средняя скорость: 44.0 км/час.
Участники (8): Николай РУНДКВИСТ (руководитель), Андрей БРАЗГИН (художник, фотограф), Андрей ЗОРИН (ремонтник), Константин МЕРЖОЕВ (завснар), Олег НЕЖДАНОВ (руководитель мотогруппы), Сергей ПОДКОРЫТОВ (участник мотогруппы), Владимир РОМАНЕНКО (видеооператор), Михаил СЕМЕНОВ (завхоз).
— Позавчера они проехали Уфу, — сообщил Капустин.
Было раннее утро 19 апреля 1997 года. За окном питерской квартиры Андрона мела поземка. Редкие субботние пешеходы ежились от ветра и обходили стороной замерзшие лужи. По проспекту Обуховской обороны с грохотом шел трамвай, заглушая моего абонента на другом конце провода.
Ничего себе сообщение... КамАЗ с экспедиционными мотоциклами еще в понедельник выехал из Ирбита, маленького тихого городка в Свердловской области, известного заводом, выпускающим знаменитые мотоциклы «Урал», и ярмаркой, действовавшей в XVII—XIX вв.
— Такую глобальную экспедицию следует регистрировать в ГАИ за месяц до ее старта. Нужны справки от врачей, маршрутные листы, — продолжал Виктор Михайлович Капустин, представитель Ирбитского мотозавода в Санкт-Петербурге.
За неделю эти бумажки можно собрать, потом подождем месячишко и стартуем.
— Чего же грандиозного в нашем путешествии? Будем считать его заурядным, — говорю я. — тогда и регистрировать его нигде не надо!
Наша экспедиция должна стартовать в Выборге у западной границы России в краю сосновых лесов и живописных гранитных скал Балтийского моря и через 5 месяцев финишировать на мысе Дежнева — крайней восточной точке России. Два месяца, пока есть дороги, нам предстоит ехать на мотоциклах, а затем идти к цели пешком. По рекам, которые текут в нужном нам направлении, мы собираемся сплавляться. Организована эта экспедиция Российской ассоциацией пешеходных путешественников и Ирбитским мотозаводом.
Зачем это нужно? Во-первых, никто такого путешествия через всю страну никогда не совершал — вот вам налицо спортивная задача. Во-вторых, мы испытываем новые мотоциклы. И, наконец, собираем фото- и киноматериалы. Их можно будет использовать в дальнейшей деятельности нашего издательства. Это — официальные цели. Конечно, были и другие. о них мы еще успеем поговорить.
— Да, не будем регистрировать экспедицию, а КамАЗ пусть идет в автохозяйство ГАИ. Там есть где поставить мотоциклы. Я договорился с начальником автохозяйства №1 ГУВД Виталием Витальевичем Косенко, — закончил Капустин.
Новый звонок.
— У нас была серьезная поломка, — говорит ирбитчанин Сергей Борисович Мотов, сопровождающий экспедиционный автопоезд, — сейчас мы уже в Питере. Куда двигаться?
— В автохозяйство ГАИ, на Конюшенной площади...
Не могу объяснить, почему с самого раннего детства я плохо отношусь к милиции, хотя в тюрьме не сидел, законов грубо не нарушал и даже не имел приводов в детскую комнату милиции. Виталий Витальевич оказался первым милицейским начальником, поколебавшим это отношение. Он окружил нас заботой, выделил эскорт для перемещений по Санкт-Петербургу и организовал экскурсию по городу, в которой сам выступил в роли внимательного гида.
На Конюшенной площади, прямо в ее центре, под звон трамваев собрали мотоциклы. Рядом над каналом Грибоедова возвышается храм Спаса-на-Крови в память об Александре II, убитом народовольцами 1 марта 1881 года. Одним боком храм выходит на улицу Гриневицкого, именно того, который убил царя первым днем далекой весны. По этой улице и начался наш путь в Выборг.
Утром следующего дня экспедиция стартовала из Выборга, расположенного рядом с финской границей. Близость Европы наложила свой отпечаток на его замки, дома, мостовые. Это — типичный, ухоженный и тихий прибалтийский городок. В центральной части на острове расположен замок, построенный шведами в 1293 г. Он и сейчас выглядит неприступно, словно суровый каменный утес, а в эпоху луков и стрел он был истинной цитаделью. На кривых улочках старого города, напоминающих Вана-Таллин трудно разъехаться даже мотоциклам. Жители Выборга спешат на работу, а мы — навстречу новым приключениям.
Ветер гонит песок по балтийскому побережью. Вдоль янтарной кромки залива белеет неширокая полоса сохранившегося льда. Местами на берегу упорно сопротивляются солнцу ледяные нагромождения — родственники арктических торосов. Расположенный по соседству лес даже через 60 лет хранит память о знаменитом финском оборонительном рубеже — линии Маннергейма. Огромные карельские валуны, принесенные ледником, чередуются с полосами окопов и противотанковых укреплений.
Песок летит в котлы и оседает в наших тарелках с супом. Дежурный готовит ужин, завхоз пересчитывает продукты. Испытатели Ирбитского мотозавода Олег Нежданов и Сергей Подкорытов проверяют технику, фотограф Евгений Савенко — на этюдах.
Четыре мотоцикла для нужд экспедиции были предоставлены Ирбитским мотоциклетным заводом (АО «Уралмото», генеральный директор Иванов Александр Михайлович). Один, серийный, взятый прямо с конвейера, предназначен для эксплуатации в органах Государственной автомобильной инспекции. Три других — из экспериментальной дорожной лаборатории. Причем два были мотоциклами с колясками. Их отличие от серийных состояло в использовании жидкостного охлаждения двигателей, привода на колесо коляски, дисковых гидравлических тормозов на передних колесах и спиц новой, более долговечной и технологичной конструкции. Забор воздуха производился из коляски, что позволяло эффективно уменьшить попадание пыли и грязи в воздушный фильтр.
Четвертый образец техники — грузовой трицикл. Внешне он напоминает грузовой мотороллер «Муравей», но намного больше и мощнее его. Задний мост трицикла и переднее колесо заимствованы у легкового автомобиля «Москвич». Передняя вилка увеличена в размерах и усилена. Номинальная грузоподъемность трицикла — 300 кг, но мы загружали его до 800—1000 кг. Очень хорошо трицикл показал себя в тяжелых дорожных условиях, главным образом за счет понижающего редуктора. Но и на асфальте он не отставал, поддерживая скорость до 90 километров в час.
На первом этапе в экспедиции участвуют также водители Андрей Зорин и Константин Мержоев, завхоз Михаил Семенов, кинооператор Владимир Романенко (Рома), художник Андрей Бразгин (Андрон) и Николай Рундквист (Квист) — автор этой книги и руководитель экспедиции.
Объехав по брусчатке Дворцовой площади вокруг Александрийского столпа, сопровождаемые воем милицейской сирены, мы рванули в Красное Село, где по предложению верующих участников экспедиции был отслужен молебен с актом торжественного освящения нашей мототехники святой водой и напутственными словами замерзшего на ветру настоятеля храма Святой Троицы отца Александра.
Устав от встреч с прессой и суеты вокруг нас, мы с радостью покинули большой город. Дальнейший путь лежал по Московскому шоссе в гости к Великому Новгороду. Миновав Тосно и Любань, свернули на второстепенную дорогу. Она, как и предупреждал постовой милиционер, вскоре стала грунтовой. Ночевка была на границе областей в редком березовом лесу на торфянике. Кругом лежит снег, редкие оттаявшие полянки с прошлогодней травой насквозь влажные. Сумели отъехать от дороги в лес метров на 50, загнали мотоциклы в кусты и притулились на крохотной сухой площадочке. Сергей с Олегом готовят плов, убиваясь по поводу неудобного тонкостенного котла вместо необходимого массивного казана. Евгений Викторович Савенко, следующий с нами до Новгорода, устроил фотоэтюды с изделиями «Русского продукта».
На следующий день быстро добрались до асфальтового участка, который привел нас в Тесово-Нетыльский. Много детей, спешащих в школу. Слева промелькнул базарчик и даже один коммерческий киоск, на котором так и было написано: «коммерческий киоск».
— Здесь бы остановиться да рассказать об экспедиции местным, — говорит Костя. — Они будут помнить всю жизнь. Детям еще расскажут. Горожанам это не так интересно.
Новгород расположен на реке Волхов у озера Ильмень. Как город он известен с середины Х столетия. На протяжении многих веков Новгород был торговым центром на пути из Северной Европы в Азию. Его военная мощь и удаленность от опасных южных границ позволили сохранить архитектурные памятники с фресками XI—XVII вв. Многие из них находятся в Новгородском Кремле, старейшем в России, основанном в 1044 г.
За Новгородом на болотах множество лебедей, уток... Птичий базар!
Постепенно новгородские торфяники уступают место валдайским холмам.
Наши водители едут пока без замен. Пассажиры тренируются в вождении на обедах и ночевках.
Головной мотоцикл нашей колонны — патрульный милицейский. На щитке аккуратно выведены три буквы Г, А, И. Поэтому иной раз милиция отдает нам честь и почти не останавливает на своих постах. Юный рокер на «Урале» без коляски, обогнавший нашу колонну под Тверью, всем видом демонстрировал свое уважение и восхищение. Но оглянувшись и увидев три сакраментальные буквы, округлил глаза, в ужасе развернулся и бросился наутек по полосе встречного движения. Наши приветственные крики унес ветер.
Трассу Петербург — Москва можно, пожалуй, назвать самой напряженной автодорогой России. И днем, и ночью нескончаемым потоком несутся огромные фургоны из одной столицы в другую, перевозя тонны грузов. Наши «Уралы» — детские игрушки по сравнению с многотонными гигантами. На ночевки стараемся сворачивать на глухие проселки. Сегодня свернули на Короцко, потом по узкой лесной дороге, покрытой снегом, довольно долго тряслись дремучим безлюдным лесом. Все кончилось ориентированием при помощи спутникового навигатора «Скаут» и ночевкой вблизи границы с Тверской областью в тенистом еловом лесу, где толстый мох перемежается с островками сохранившегося снега.
Почти все считают, что самые дремучие леса находятся в Сибири. Это вовсе не так. Самые непроходимые ельники характерны, наоборот, для европейской части страны. Еловые леса мрачные, тенистые и влажные. Кустов мало, сплошные заросли мха. Под сенью елей виднеются только редкие белые цветочки, приспособившиеся к скудному освещению и своей белизной привлекающие насекомых-опылителей.
Как и в предыдущих экспедициях, наша тактика проста до скучности: мы никуда не торопимся, строго соблюдаем график движения. Едем по 45 минут, после чего отдыхаем минут 15—20. До обеда, как правило, 4 такие ходки, после обеда — 3. Постепенно привыкаю ориентироваться на дороге, хотя порой проскакиваем нужные повороты. За одну минуту до конца каждого перехода трогаю Олега за плечо и поднимаю вверх указательный палец:
— Осталась одна минута.
Он кивает головой и выбирает место для остановки, там, где пошире обочина. Сзади подъезжает Костя с мирно спящим Михаилом, который вполне комфортно лежит на коляске. Оказывается, в мотопутешествии возможно и такое!
Праздники идут сплошной чередой. 23 апреля — шестая годовщина старта экспедиции «Большой Урал-91», 24 апреля — день рождения Миши Семенова. Место для банкета выбирали очень долго. Сначала наметили лесок за Новомелково. Но в нем оказалось кладбище. В следующем перелеске наткнулись на бомжатник: домик из фанеры, ящиков и прочего хлама. Рядом — ухоженный огород. Затрапезный человек, выскочивший навстречу нашей колонне, лишился дара речи. Чтобы не беспокоить бездомных, пришлось еще с полкилометра ехать по пашне, пока не нашли безлюдную тенистую рощицу.
До Москвы доехали быстро. Дорога все лучше и лучше, машин все больше и больше, дышать все хуже и хуже. Держимся вплотную друг к другу, поскольку москвичам удается втискиваться в минимальные промежутки между нашими мотоциклами. Даже в правом ряду поток заставляет поддерживать скорость около 80 километров в час. Цены на бензин растут, мальчики и взрослые дяди на бензоколонках с энтузиазмом вырывают из рук заправочные пистолеты.
На обед остановились вблизи пересечения Московской кольцевой автодороги с Алтуфьевским шоссе возле какой-то свалки на задворках здания санэпидстанции. Довольно бесцеремонно развели костер и сварили прелестные пельмени, купленные в Зеленограде. На нас с любопытством посматривали дети и граждане, выгуливающие по соседству собак. Женщины с колясками и пенсионеры держались поодаль.
К поездке по Москве готовимся, словно к боевым действиям. Тщательно и не спеша надеваются шлемы, краги, очки. Колонна трогается в сторону Останкино. С обеих сторон нас омывает транспортный поток. Сигналы, скрип тормозов, жужжание троллейбусов, рев моторов, выхлопные газы... То справа, то слева под колеса лезет учебная машина. Как можно выпускать таких на оживленную магистраль?
— Сюда, сюда, — машет рукой ее водитель, указывая на обочину.
Оказывается, нас атакуют сотрудники издательства «За рулем». Дмитрий Балдин из журнала «Мото» берет на себя непростую задачу сопровождения нас по угорелым московским улицам.
На столичную дневку расположились у Виктора Сергеевича Введенского, бывшего чемпиона мира по мотокроссу, а ныне представителя Ирбитского мотозавода в Москве. Его гараж, наполненный самыми разными мотоциклами, служил заодно и нашим хозяйственным складом.
Будильник навязчиво извещает о пасхальном утре еще до рассвета. Пока весь город спит, хотим попасть на Красную площадь. На удивление, без приключений добрались до собора Василия Блаженного. Попытка проехать дальше была пресечена милицией, с неслышным шорохом кинувшейся из бокового проулка на защиту утренней тишины Красной площади. Уведомления о том, что нам пять месяцев добираться до Чукотки, не вызвали ни сочувствия, ни интереса.
Как много нарядных церквей! Во Владимире на улице III Интернационала пересеклись с торжественным шествием местного духовенства, вооруженного крестами, иконами и хоругвями. Этот весьма провинциальный город в эпоху сына Юрия Долгорукого князя Андрея Боголюбского стал на два столетия столицей Руси. Именно Андрей укрепил его и построил во второй половине XII века архитектурный шедевр Успенский собор и многочисленные церкви. Справа промелькнул действующий Боголюбский монастырь, построенный в любимом селении Андрея, давшем ему название.
В мотопутешествии много специфики. Например, вы любуетесь ансамблем владимирских соборов, а уже через час-полтора сворачиваете на проселочную дорогу, ведущую в немыслимую глушь. Шум мотоциклов сменяется звоном тишины в ушах, нарушаемым криками уток в ближнем водоеме и таинственными лесными шорохами. А через несколько часов новый мегаполис — Нижний Новгород с гулом толпы, звоном трамваев, мужчинами в галстуках и девушками с длинными ногами.
Город у слияния Оки с Волгой вошел в историю как цитадель борьбы с Казанским ханством, как место формирования народного ополчения К. Минина и Д. Пожарского против польских интервентов, как родина И. Кулибина и М. Горького, как место ссылки академика А. Сахарова. Без кремля, Архангельского собора и Волги он не был бы Нижним Новгородом.
В этом городе нас никто не встречает, без сопровождения знакомимся с кривыми улочками центра, выскакиваем на широкую магистраль. Кажется, у нее нет конца. Было бы здорово иметь своего представителя, опережающего нас на сутки и готовящего пресс-конференции, встречи, рекламные мероприятия. Но это лежит за чертой наших финансовых возможностей. Под путепроводом мелькнула широкая шумная трасса, мы проскочили нужный поворот.
Нижегородщина характерна оврагами. Спуски сменяются подъемами, леса все меньше и меньше. Миновали совхоз «Друг колхозника», добрались до границы с Чувашией и встали на ночевку на берегу Суры в дубовом лесу. Пока все баловались прошлогодней калиной, Вова с Мишей ожесточенно спорили об оптимальной густоте пакетного плова и толщине нарезания сырокопченой колбасы Екатеринбургского мясокомбината. Потом Рома сказал, что плов вообще не может быть пакетным, и дискуссия оборвалась ввиду быстрого исчезновения объекта обсуждений.
29 апреля появилась первая трава. Голая земля на открытых пространствах вдоль дороги покрылась робкой бархатной зеленью.
Вся Чувашия представляет собой огромную деревню со вспаханными полями. Леса почти никакого. Чебоксары объезжаем стороной.
— Что происходит? — с тревогой спрашиваю Олега, неистово раскачивающего мотоцикл.
— До заправки не дотягиваем, — кричит он.
В Казани живут наши верные друзья-путешественники Андрей Степочкин и Ильгизар Хайруллин. Будут пресса, телевидение и всеобщее внимание. Встреча с ними назначена у нового моста через Свиягу. Приезжаем на 4 часа ранее установленного срока. За Свиягой правее монументального моста что-то жгут на полях. Шлейф дыма тянется до небольшого островка на Волге, заметного крепостными стенами и куполами церквей. Это Свияжск, который основан в 1551 году как крепость, а уже в нашем веке оказавшийся на острове после создания водохранилища. Волжский простор. Теплый, но ветреный обрывистый берег. Вспоминаю Ленина из учебника «Родной речи» за первый класс: молодой Володя Ульянов стоит на высоком волжском берегу, пытливо смотрит вдаль и думает о будущем России.
Было время, когда Казань являлась оплотом враждебных ханов, а сейчас очень гостеприимна к нам. В кремле трогательно соседствуют церкви разных религий. Площадь согласия — везде бы так!
Ильгизар сопроводил нас в Дом печати, где в 10 утра была запланирована пресс-конференция. Участников экспедиции на ней было больше, чем журналистов. Андрей Степочкин шумно обзывал не пришедших работников средств массовой информации нехорошими словами, а выступление наше текло тихо и мирно, пока единственная из присутствующих представительниц милого пола не задала провокационный вопрос:
— А что это у вас женщин нет?
Потом Ильгизар повел меня представлять своему начальнику. В Татарстане очень трогательно соблюдается субординация. Далее я совершил ряд организационных звонков в города, которые лежат на нашем пути. Вечером был праздничный ужин с копчеными курицами. Костя заварил такую кашу, что ее доедали следующим утром. Не потому, что плохая, а потому что очень много.
По дороге в райцентр Арск, которая пришлась на День международной солидарности трудящихся, нас сопровождали ребята из телестудии «Эфир». На ходу они брали интервью у Олега, затем у меня, вставали в полный рост в коляске мотоцикла, высовывались наполовину из машины сопровождения и непрерывно вели съемку.
На границе района среди бескрайних полей нас встречали представители местной администрации и две милицейские машины, которые с воем сирен, распугивая весь встречный транспорт, не спеша сопроводили нас в Арск. У дверей Арского педагогического колледжа нас поджидали нарядные девочки в национальной одежде с традиционным чакчаком на подносе. Мне надлежало принять этот дар. Некоторое время я мучительно размышлял, следует ли целовать гостеприимных хозяек и не будет ли в исламской республике это расценено как хулиганство. Проконсультироваться с Костей я никак не успевал и рискнул... Все получилось очень мило, но девушки слегка смутились.
Директор колледжа Ильдус Абдрахманович Сагдиев завел нас в актовый зал, который был полон слушателей. Мы, пыльные, грязные и облаченные в зимнюю одежду, рассказали о грандиозных планах нашей экспедиции, потом стали свидетелями показательных выступлений туристов-скалолазов, подготовленных преподавателем колледжа  мастером спорта Фаритом Минхаировым, и участниками фантастического праздничного обеда. Все, что мы не смогли съесть и выпить, было аккуратно упаковано в большие картонные коробки и вместе с двумя неподъемными мешками картошки загружено в трицикл. Таких замечательных приемов нам никогда не оказывали!
Через Вятку нет моста. Узкая колеистая и тряская дорога подводит к паромной переправе. Ждем отставшего Андрея Зорина на его Черном мустанге. Ждем долго. Решаем ехать обратно. В конце прямого участка видим груду вещей, вываленных на дорогу. Уж не перевернулся ли Мустанг? Слава Богу, нет! Перетерся тросик подачи газа, и пока мы искали запасной в недрах нашего бесчисленного барахла, паром ушел.
Удмуртия выглядит удручающе. Дорога республиканского значения напоминает не знающий выходных танкодром. На полях стерня времен развитого социализма. Единственный работающий в этот день в республике человек пашет на лошади. Фыркающую в песке иномарку объезжаем огородами. От стены обветшалого дома, не предвещая ничего доброго, отделяется мрачная фигура хозяина с вилами. Олег успевает показать ему надпись «ГАИ» на щитке нашего мотоцикла. Воинственный дух частного землезащитника мгновенно улетучился.
За лесами открылись волнистые лысые холмы. Что это, Уральские горы? Пока они напоминают юг России, а еще больше Среднюю Азию. Ехали быстро и много. К 19 часам строго по графику прибыли в Оханск. В этом тихом бывшем купеческом городке на правом берегу Воткинского водохранилища живет старшая сестра Андрона с мужем и четырьмя ребятишками. Там нас ждали камская уха и классная банька. Вся мототехника была загнана на еще не вспаханный огород, где и переночевала, пока мы мило беседовали и пели песни под гитару.
Если поначалу мы тихо и размеренно катили по качественным дорогам европейской России, лишь иногда разнообразя движение ухабами новгородских или удмуртских проселков, то на Урале пришлось встретиться с яростным сопротивлением природы, изрядно потрепавшей экспедицию. Уральские горы решено было пересечь между городами Кизел и Карпинск, связанными между собой плохонькой грунтовой дорогой, петляющей среди североуральских гор. Задачи этого отрезка пути заключались в испытании мотоциклов в тяжелых дорожных условиях, а главное — в изучении возможности переправы мотоциклов на легком надувном катамаране, широко используемом туристами-водниками, что практически неизбежно в условиях большой воды на реках Колымской трассы. Обе задачи удалось выполнить в объеме, который мы и представить себе не могли.
В старину здесь проходила Бабиновская дорога, связывавшая Соль Камскую (Соликамск) с Верхотурьем. Она была построена по рекомендациям посадского человека из Сольвычегодска Артемия Бабинова и свыше полутора веков служила главной артерией на пути из Европы в Сибирь, однако к концу XVIII века утратила свое значение и сейчас неровным пунктиром теряется меж лесистых холмов. Бабиновской дороге своим рождением в 1598 г. обязан, в частности, старый уральский город Верхотурье. В те времена здесь была организована таможня, а проезд в азиатскую часть России другими путями был строго запрещен.
От неимоверной длинной Перми взяли азимут к северу. Проехали через гидростанцию, шлюзы и новый мост через Чусовую. Дороги через Перемское в Губаху вдоль Косьвы не оказалось. Едем в Никулино. Трасса и тут проходит не по карте: в какой-то момент Никулино оказывается слева, Омеличи, от которых хотим лесными дорогами перебраться на шоссе Чусовой — Кизел, — справа. Пожилой местный житель, напуганный нашим появлением, говорит, что в Губаху дороги нет. Хотя его родители перед войной по зиме на санях ездили в Губаху торговать картошкой.
Следующая попытка пробраться в Кизел снова заканчивается неудачей. От Романова отправились к Палашеру, за ним — крепкий мост через Уньву, но через Яйву моста нет никакого, пробраться напрямую в Усть-Игум невозможно. Покрутились по маленьким поселочкам. В них осваиваются веселые и словоохотливые дачники. Долго выбираем место для ночевки, за нами из окна неказистой избушки угрюмо наблюдает какой-то человек. Вероятно, он не был дачником.
Не остается ничего другого, как пробираться в Кизел через Березники, Яйву...
В Семеновке первое напоминание о приближении исправительно-трудовых колоний. Стоит патруль. Кто-то совершил побег.
— Тут трудно ловить, места глухие, я бы сбежал...
— Ничего подобного, — возражает мне пожилой местный житель. — Все ж через нас бегут, родимые. Трубы в Яйве видят, на них и бегут... Зимой двое прошли, под горой костерок развели, греются. Тут я патрулю и показал, где дымок их вьется. А то б, родимые, замерзли, да и голодали уж давно.
— Зачем к трубам бежать?
— Куда ж еще? Все к цивилизации тянутся.
— А старичок-то — стукачок, — задумчиво подвел итог Костя.
Здесь же обедаем. Некоторые проблемы с дровами. Идет дождь. Весь сушняк из ближайшего леса перетаскали жители Семеновки. Ломать на дрова крайний дом, пусть и нежилой, как-то неприлично.
После длительных переговоров с дежурной частью в Гашковке и поднесения даров в виде рекламных буклетов и экспедиционных календарей-плакатов прапорщик Пастернак поднимает шлагбаум, и мы отправляемся по территории исправительно-трудовых учреждений пересекать горы Каменного Пояса. Кажется, что весна здесь началась вчера: с гор, по лесу, по колеям бегут водные потоки. С ходу пересекаем десятка два ручьев и подъезжаем к Тыпылу — правому притоку Косьвы. На реке еще толком не закончился ледоход. По висячему мосту шириной 120 см можно провести наши «Уралы» с колясками, но чтобы протащить трицикл, необходимо наращивать мост в обе стороны и убрать при этом перила. Но не в этом проблема — в средней части, почти касающейся поверхности воды, мост имеет крен по течению до 25 см. Осмотрели остатки недавно смытого автомобильного моста. Хотя правильнее сказать, что смыта дамба, сокращающая ширину реки возле моста. Сам мост оказался в стороне и как бы не у дел. На этой реке нас спасает то, что в устье стоит поселок. Начальник колонии А. Зайцев моментально входит в наше положение:
— Все мы россияне и должны помогать друг другу. Как иначе-то?
хозяин выделяет нам свой маленький катер, и с помощью участливых заключенных — здоровяка (4 года за вымогательство), симпатичного блондина (6 лет за разбойное нападение) и других — нам за 3 ходки удается оказаться на противоположном берегу реки.
— С вами, мужики, пообщался, все равно что на воле побывал. Нас ведь за людей не считают, — резюмировал светловолосый.
— Что-нибудь изменилось за последние годы?
— Нет... Хотя, пожалуй, бить меньше стали, драки тоже сократились. Но глядите, какая работа: по пояс в воде целый день проталкиваем идущие самосплавом бревна.
Холодно, моросит нудный дождь. Перед нами следующая река — Тылай. Вода прибывает с каждой минутой. Здесь уже неоткуда ждать помощи. В памяти всплывают строчки: «Если есть на речке мост — переезд, конечно, прост; если нет на ней моста — переправа непроста». Впервые в своей практике (а может быть, и вообще мотопутешествий) достаем легкий катамаран — два зачехленных техническим капроном баллона по 4,5 м длиной и 50 см в диаметре. Водоизмещение этого судна — 1,75 т. Баллоны крепятся веревками на деревянных жердях, добываемых на месте переправы.
Решено перевозить мотоциклы свободным плаванием без использования вспомогательной веревки. Небольшая тренировка. Выбираем участок реки, на котором она делится на два рукава, а берега более или менее пригодны для зачаливания. Проблему составляет ревущая ниже по течению шивера, образованная, кстати, остатками разрушенного моста, попадать в которую в наши планы никак не входит. Грузим первый мотоцикл. Аккуратно отходим от берега, нас сразу подхватывает мощная весенняя струя, разворачивает и несет вниз. Делаем мощные гребки. Одно из четырех весел ломается, но все же удается зацепиться за тихую воду возле островка. Вторая протока шире и порожистее, но и участок для завершения маневра подлиннее. Проходим и оказываемся в тихой заводи. Можно отдышаться.
Тринадцать переправ из четырнадцати прошли успешно... На старте шестой переправы наиболее тяжелого грузового трицикла подворачивается ослабший левый баллон катамарана, и прекрасный образец техники Ирбитского мотозавода оказывается в воде.
— Неужели экспедиция закончена? — первое, что приходит в голову еще до того, как Сергей вытягивает меня на берег. — Согласится ли мотозавод продолжать экспедицию, если трицикл не удастся спасти? Как переправиться, если не вытащим катамаран?
Поток тащит наше судно на середину реки, где вся лежащая на левом боку конструкция застревает. Андрею Зорину с Олегом Неждановым по грудь в воде удается спасти часть вещей, отвязать катамаран и перевернуть «арбу» на колеса. В числе спасенного мой мешок с фотопленками, который, насколько я знал, должен был находиться в другом мотоцикле.
Все по очереди то ли из коллективистских чувств, то ли от возбуждения лезут в реку. Андрюха решительно пресекает все эти попытки:
— Сами справимся. Зачем всем мокнуть? Работы хватит, берегите силы. Костер лучше побольше запалите.
Примерно через час трицикл удается вытащить на берег. Три мотоцикла и палатка на противоположном берегу Тылая; трицикл, катамаран и мы все — на этом. Продолжаются дождь и повышение уровня воды. Ситуация необычная, но уже небезнадежная. Восстанавливаем катамаран и совершаем последнюю в этот день нервозную переправу на левый берег.
Начинает смеркаться. На ужин арская картошка без соли, без мисок, без ложек... Олег выловил банку с растворимым, но растворившимся до конца кофе. Пьем кофе из ржавых консервных банок, найденных в придорожном мусоре. Вдруг кто-то гениально предлагает использовать вместо них плафоны габаритных фонарей. Стало веселее. Принятие других решений отложено на утро.
Вода ночью прибывала, но не катастрофически. Не без труда переправились на исходный берег к сиротливо брошенному трициклу. Полностью разгрузили «арбу», даже сняли колеса, чтобы понизить центр тяжести. Кузов закрывает кормовым обзор. Им непонятно: то ли успеваем достичь тихую воду, то ли нас уволакивает в шиверу. К счастью, натренировались — успели.
Через пять минут после заключительной переправы поток притащил огромную вывороченную с корнем ель. Она легла в русле таким образом, что больше нам переправиться на правый берег не удалось бы.
Дорога на Кытлым в районе ветхой стелы «Европа — Азия» размыта полностью и обращена в бесконечную ленту огромных валунов. Под дождем не удается высушить свечу зажигания трицикла, его приходится тащить на веревке, пока не догадываемся взять годную свечу с одного из мотоциклов. «Арбу» удается восстановить, а буксировать мотоцикл вместо нашего грузовика, конечно, намного легче.
Крутые склоны Косьвинского Камня тянутся вдоль дороги; спускается туман, сумерки. Спать ложимся в полном смысле слова в лужу. Возле дороги только одна небольшая ровная площадка. Стыдно, но пришлось наломать лапника. Все насквозь мокрое, но мы одной ложкой, медленно смакуя, едим великолепный суп с уткой, подстреленной Андроном.
В Кытлым въезжали в тот момент, когда родственники, друзья, правительство области, ирбитская делегация во главе с директором мотозавода Александром Михайловичем Ивановым с флагами, цветами, водкой и транспарантами встречали нас на Октябрьской площади Екатеринбурга возле Белого дома. На дороге Кытлым — Карпинск также смыто несколько мостов. Телефонная связь нарушена. В 15.00 у нас пресс-конференция, а мы даже не можем сообщить, что живы и всего лишь задерживаемся. По односторонней аварийной связи просим телефонистку на поселковом коммутаторе по возможности связаться с главой администрации Карпинска Н. Аскаровым и передать информацию о нас в Екатеринбург. Сложновато, но другого варианта нет.
К 17.00 мосты восстановлены, и уже в 20 часов звоню домой. Телефонограмма из Карпинска уже дошла. Слава доблестному главе карпинской администрации! И спасибо! А водку выпили без нас, и семь ожидавших нас на Октябрьской площади телекомпаний бодро пошли снимать другие сюжеты.
Если бы мы скисли под Тылаем и поехали в объезд через Кунгур, мы успели бы к 7 мая, и нас встречали бы у Белого дома как героев. Мы с большим трудом преодолели все препятствия, отстали на два дня от графика и, увы, на отважных путешественников никак не тянули: полное подтверждение тезиса о героях, которые всегда идут в обход. Нашло доказательство и мнение о том, что героизм — не что иное как следствие чьей-то глупости: переворот неразгруженной «арбы» и ее доблестное вытаскивание.
Потери, впрочем, не ограничились продуктами, мисками и запчастями. Володя Романенко, покинувший на несколько дней экспедицию, мог снять на этом участке лучший фильм своей жизни. Было что снимать, но он не снял. А самое удивительное то, что эти приключения произошли с нами ни где-нибудь в Тьмутаракани, а в пятистах километрах от дома в родной Свердловской области.
Краснотурьинск — очень аккуратный и симпатичный городок на севере Свердловской области, сильно отличающийся от соседних. В 1987 году я провел здесь десять незабываемых дней. Стояла золотая осень. Вечерами я читал лекции по материаловедению в краснотурьинском филиале УПИ, а днем писал отчет о только что завершенном походе по Северной Камчатке. Между прочим, половина моих студентов имела немецкие фамилии. Не потому ли и 10 лет спустя Краснотурьинск по-прежнему педантично чист?
— Ваша экспедиция пропагандирует здоровый образ жизни, помогает молодежи отвлечься от алкоголя и наркотиков, — с жаром говорит корреспондент радиостанции «Ностальжи» Валериан Казаков. — Отказываться от публикаций о вас или требовать за это деньги — преступно!
Екатеринбург... Как чудесно быть дома! Что может быть милее трамвайного звона на площади 1905 года и тишины Юго-Западного лесопарка, предрассветного тумана над Шарташом и суеты улицы Вайнера?
Моему городу в 1998 году исполняется 275 лет. Он родился в переломную для России эпоху. (Наша история богата на переломы, вывихи и ссадины). Петр I упорно стремился выйти к морским просторам. Лихорадочно строились военный и торговый флоты, перевооружалась армия, возводились крепости, заводы, города. В огромных количествах требовались железо и медь, пушки, ядра, якоря... Вот тогда-то Петр и обратил свой взор к Уралу, к его неисчислимым богатствам. В честь святой великомученицы Екатерины, чьим именем крестилась супруга императора Петра Великого, город получил свое название.
Ирбит — родина мотоциклов «Урал», старинный город, возникший еще в 1631 году на торговом пути из Европы в Азию. Знаменитая Ирбитская ярмарка процветала до конца прошлого века, пока строительство Транссибирской железнодорожной магистрали, проходящей в стороне от города, не притормозило его развитие. В годы расцвета ярмарка по своему обороту превосходила городские бюджеты Екатеринбурга и Тюмени вместе взятых. Каждый уважающий себя купец считал своим долгом иметь в Ирбите собственный дом. Старинная часть города весьма колоритна, и наш фотограф Женя Савенко мечтает фотографировать ее в черемуховом цвету.
 

ДОРОГАМИ РОССИИ ЭТАП 2

Май 1997 года.

Район: Сибирь.

Маршрут: СВЕРДЛОВСКАЯ ОБЛАСТЬ: Ирбит (11–16.05) — Черновское — Байкалово — Бобровское — Краснослободское — Усть-Ницинское — Липчинское — ТЮМЕНСКАЯ ОБЛАСТЬ: Каменка (17.05) — Новорощино — Тюмень — Боровский — Винзили — Богандинский — Ялуторовск — Заводоуковск — Омутинское — Голышманово — Ишим — Водолазово (18.05) — Тушнолобово — Абатское — ОМСКАЯ ОБЛАСТЬ: Зимино — Ольгино — Ширяево — Яман — Крутинка — Чумановка — Тюкалинск — Малиновка — Бекишево — Ивановка — Степановка — Красный Яр — Омск — Новомосковка — Сыропятское (19.05) — Юрьево — Кирсаново — Лаврино — Нижняя Омка — Рязанка — НОВОСИБИРСКАЯ ОБЛАСТЬ: Еланка — Усть-Тарка — Камышево — Вознесенка — Венгерово — Туруновка — Покровка — Антошкино — Булатово — Мангазерка — Куйбышев — Барабинск (20.05) — Кожурла — Убинское — Каргат — Кокошино — Чулым — Дупленская — Коченево — Обь — Новосибирск (21–22.05) — Сокур — Мошково — Болотное — КЕМЕРОВСКАЯ ОБЛАСТЬ: Поперечное — Опарино — Симаново — р.Курляк (23.05) — Глубокое — Кемерово — Успенка — Красный Яр — Николаевка — Усманка — Верх-Чебула — Мариинск — Суслово — Тяжинский (24.05) — Итатский — КРАСНОЯРСКИЙ КРАЙ: Боготол — Критово — Ачинск — Тарутино — Новочернореченский — Козулька — р.Малый Кемчуг (25.05) — Памяти Тринадцати Борцов — Сухая — Емельяново — Красноярск — Вознесенское — Кускун — Тертеж —Марьевка — Новопятницкое — Рыбное — Бородино — Большие Ключи — Большая Уря — Канск — Карапсель (26.05) — Нижний Ингаш — Тинской — Нижняя Пойма — ИРКУТСКАЯ ОБЛАСТЬ: Бирюса — Тайшет — Квиток — Октябрьский — Чунский — л/у Юбилейный (27.05) — л/у Чунский — р.Мура — Подсочка — р.Кова — Чупинская Вахта — Придорожный — р.Вихорева (28.05) — Братск — Видим — р.Иреек (29.05) — Хребтовая — Семигорск — Янталь — Усть-Кут (30.05–02.06).

Продолжительность: без подъездов – 14 дней (17.05.97 – 30.05.97).

Протяженность: на мотоциклах 3461 км.

Чистое ходовое время: 65 час. 36 мин.

Средняя скорость: 52.8 км/час.

Участники (8): Николай РУНДКВИСТ (руководитель), Андрей БРАЗГИН (художник, фотограф), Андрей ЗОРИН (ремонтник), Константин МЕРЖОЕВ (завснар), Олег НЕЖДАНОВ (руководитель мотогруппы), Сергей ПОДКОРЫТОВ (участник мотогруппы), Владимир РОМАНЕНКО (видеооператор), Михаил СЕМЕНОВ (завхоз).

После горячего приема, устроенного участникам экспедиции «Дорогами России-97» на родине мотоциклов «Урал», нас ждали радостные будни второго этапа. Его задача: достижение города Усть-Кута, от которого предстоит сплав по могучей Лене.

Из Ирбита выехали груженные под завязку. Учитывая отсутствие финансовых избытков, взяли продуктов не только на данный этап, но и на четыре последующих: аж до чукотского поселка Марково, куда прибудем в конце июля. Непомерную тяжесть наиболее глубоко ощущает грузовой трицикл и управляющий им Сергей Подкорытов: рессоры выгибаются в противоположную сторону, наша «арба» поскрипывает, но не отстает. Я почти физически ощущаю, как ей тяжело. Встав на обед в очаровательной березовой роще, несколько перераспределили груз. Теперь два мотоцикла имеют полностью загруженные коляски, в третьем в коляске сидит оператор Владимир Романенко, придавленный для надежности ящиком с запчастями. Багажники и запасные колеса увешаны мешками, рюкзаками и прочими котомками. Поскольку нас восемь, то понятно, что все задние сиденья заняты пассажирами.

Сразу после обеда туча усыпала иглами дождя дорогу и всех, кто ей принадлежал. Сзади появляется ядовито-желтая полоса, солнце превращает тучу в сито и пронзает землю лучами, поднявшийся ветер рвет провода, роняет прямо перед нами на дорогу телеграфный столб, заставляет мочить ноги на Липчинском мосту, оказавшемся под водой. Миша на привале решает поупражняться в вождении мотоцикла и довольно быстро съезжает на нем в кювет. Мы и понять ничего не успели. Пожалуй, не следует без крайней нужды использовать запасных водителей.

Возле Тюмени ночевали на берегу разливистой Туры под сенью цветущих зарослей черемухи. Утром возобновили пробежки и сделали зарядку.

Тюмень — первый русский город в Сибири, был основан Ермаком на месте татарского поселения почти на 50 лет раньше Ирбита. Время поговорки «Тюмень — столица деревень» прошло: бесконечные многоэтажные окраины исключают подобный фольклор.

Восточнее Уральских гор располагается низменная Западно-Сибирская равнина. Однако болота, мешающие сойти с дороги, ощущаются только на западе Новосибирской области. А на Тюменщине и Омщине тот типично русский пейзаж, известный каждому из картинок в букваре: огромное поле, перелесок, разбросанные до горизонта небольшие села, над которыми возвышаются — нет, не церкви — водонапорные башни, пасущиеся стада и пыль, поднимаемая грузовиком на проселочной дороге. Например, в районе Омутинского, где мы остановились пообедать.

Андрон две ходки (продолжаем перемещаться 45-минутными переходами) управлял мотоциклом. Миша тоже яростно хотел. Проехал одну. Это, конечно, неплохо для обретения уверенности, особенно после вчерашнего кювета, но Олег нервничает и предлагает отложить «курсы молодого бойца» на вечер:

— Болтаетесь, от КамАЗов шарахаетесь, тормозите во всю ширину дороги.

— Как же я не буду бояться КамАЗов, если катаюсь только по лужайкам? — возражает Мишка.

Я не сажусь за руль мотоцикла только ради того, чтобы не вводить в соблазн других новичков. Пусть уж все занимаются своими делами.

Место ночевки я выбрал загодя, отыскав на карте Тюменской области крохотное лесное озерцо неподалеку от своротки на Водолазово. Озеро оказалось заболочено. По берегу трясина. Подойти к озеру, например с целью рыбалки, невозможно. Сережа с олегом готовят фирменный плов из говяжей мякоти, купленной под Голышмановым. Андрон пошел на охоту и поймал зайца, а его самого поймал клещ.

Существует несколько способов надевания мотошлема. Во-первых, просто взять и надеть. Олег, например, использует тонкий подшлемник. Я  на первом этапе напяливал шлем поверх шерстяной шапочки. Это кончилось приплюснутыми ушами и сдавленной головой. Самый прогрессивный способ первым внедрил Андрон: на непокрытую голову надевается капроновый капюшон анорака, а поверх него — мотошлем. Достоинства: не поддувает в уши, и процесс натягивания плотного шлема облегчен скользким капроном.

Пока за деревней Малиновкой на обед готовился водолазовский заяц, я разъезжал на мотоцикле по омской равнине с редкими березовыми колками. Это были фотоэтюды. Обращает на себя внимание почти полное отсутствие рек в этих краях. Озера, болота, влажные поля — сколько угодно, а рек нет.

В городе Омске мне приходилось бывать раньше. Летом 1993 года здесь в картографической типографии отпечатали мою первую книгу «Сто дней на Урале». Воспоминания были самые приятные, кроме того, я более или менее точно представлял центральную часть города. Но до нее надо было еще добраться! Никаких указателей на въезде в город нет. Мы дали широкий круг, объехав местный аэропорт, и оказались на берегу Иртыша, но не напротив ожидаемого красавца-моста, а черт знает где. Чудеса логики и общение с левобережными омичами сделали свое дело: не прошло и часа, как мы катили по улицам Карла Маркса и 10 лет Октября.

Приехали мы, к сожалению, слишком поздно. Миша, занимающийся распространением по России газет нашего издательства (для тех, кто, может быть, забыл — напомню о них: «Тихий час» — кроссворды, ребусы и тому подобное и «Тихая минутка» — газета для детей), не удовлетворился закрытыми газетными ларьками и соответствующими конторами, укушенному клещом Андрону не вкололи гамма-глобулин, а я не смог поздравить свою женушку с четырнадцатью с половиной годами совместной жизни.

Из пестрого солнечного и жизнерадостного Омска, построенного как крепость в начале XVIII в. и долгое время бывшего центром Сибирского казачьего войска, мы поспешно ретировались в сторону населенного пункта с названием Сыропятское. Перед мостом через Омь свернули направо, отъехали километра три и расположились на очень красивом высоком левом берегу, изрезанном оврагами и поросшем березовыми рощами.

Выспаться не успели: поздняя укладка усугубилась переводом времени на 1 час вперед. Два перехода неслись по пустынной качественной дороге. Выстраивались клином, шеренгой, углом. На небе наблюдалось солнечное гало, более характерное для высоких широт, чем для одной из наиболее южных точек маршрута.

За Усть-Омкой асфальт кончился. Судя по карте, километров на 60. На границе областей дорога республиканского значения превращается в ущербную грунтовку. Под стать ей окружение: шашлычная в виде развалившегося сарая и мягким знаком после «Ч», пельменная в обрызганном навозом вагончике, магазин, в который невозможно зайти из-за лужи, превышающей размерами футбольное поле...

По пыльной грунтовке принялись обгонять все машины, которые перед этим обошли нас. Принцип ирбитских испытателей прост: «Выше скорость — меньше ям». Как только асфальт кончается, степенный Олег мигом превращается в аса мотородео. Мы напоминаем стаю волков, преследующих неповоротливых слонов, то есть фуры, грузовики, автобусы.

Через 60 км асфальт не появился. Одно из названий этого участка дороги Омск — Новосибирск — «Долина смерти». Населенных пунктов мало, и местами транспорт выбирает себе дорогу прямо по широкому полю, двигаясь десятком параллельных путей. Асфальт ненадолго появляется только в поселках Усть-Тарка и Венгерово. За поселками мое внимание на дороге привлекли какие-то своеобразно разодетые девицы.

— Бюро добрых услуг, — компетентно разъяснил Костя.

Через пару часов Новосибирская область начала меня утомлять: не Сибирь, а какая-то среднеазиатская степь с потрескавшейся землей, пыльными убогими поселками, грязными детьми и огромными коровьими кучами прямо посреди дороги. Пейзаж разнообразят озера. Они улучшают настроение, но не до восторга. Желтые песчаные берега влекут к себе, но оказываются смрадными болотами с пожелтевшей прошлогодней осокой.

К концу дня все устали. Я положил на преодоление расстояния от Ирбита до Новосибирска 5 дней и сообщил об этом в сибирскую столицу своему другу Леониду Стариковскому. Теперь приходится выжимать по 330—350 км в день, чтобы поспеть вовремя.

— Олег, вы обычно по скольку километров за день проезжаете? — спрашиваю я.

— В пробегах норма — 400, на заводе — 200 за рабочий день.

Заночевали за Барабинском по соседству с Транссибирской железнодорожной магистралью. Рядом болото, лесок и указатель «Новосибирск — 309». Мы уже целый месяц колесим по России!

Сибирь не столь контрастна, как европейская Россия. Здесь поменьше нищего разваливающегося жилья, еще меньше новых или восстановленных храмов. Но многие поля не возделываются, прекращена вырубка леса. Утомленная природа наслаждается нечаянным естеством, ласково латая свои раны — явный плюс засосавшей нас в свой водоворот перестройки и всего последующего.

Оказывается, Новосибирск — тоже революционное название, а изначально город именовался Новониколаевском. Не знал... Еще выяснилось, что город очень юн — ему только-только исполнилось 100 лет. Он возник в связи со строительством железнодорожного моста на Транссибе в конце прошлого века. Наконец, нам поведали, что Новосибирск — географический центр России, который обозначает недавно выстроенная часовенка св. Николая. Я из вежливости покивал головой, но согласиться с этим, мягко говоря, не мог. Новосибирск — не центр, а самая южная точка всей нашей экспедиции. Остаток дня в паузах между телеинтервью я ломал голову над тем, где же в действительности в России ее центр.

Мы превосходно провели время в Новосибирске — спасибо Леониду — и 23 мая в сопровождении братьев-мотоциклистов Виктора и Николая Киселевых, попетляв по городу, покинули его.

Низменности четко заканчиваются на правом берегу Оби: дорога пересекает Салаирский кряж и северные отроги Кузнецкого Алатау.

Путешествие по стране позволяет выявить национальное общероссийское повальное увлечение. Это — посадка картошки. В городах и селах, убогих и шикарных, тысячи людей молодых и старых, привезенных на переполненных «пазиках» и эффектных иномарках, согбенными стоят над русскими полями.

Еще ряд «социальных» наблюдений. В Средней Сибири полно коров, часто приходится останавливаться на дороге, пропуская их бесконечные стада. Но масла в продаже нет, только разрекламированный маргарин «Рама»... На привалах нас обгоняют колонны «Жигулей», «Газелей», «уазиков». Навстречу, сломя голову, несется нескончаемый поток японских автомобилей... В Новосибирске впервые появились надписи о том, что въезд в город платный, в Кемерово это было еще навязчивее. Пока это только призывы, денег с нас никто не брал, но нам еще долго пробираться на восток... Дотошность милиции возрастает. В одном только Канске (есть такой город в Красноярском крае, памятный из учебников географии по словосочетанию «Канско-Ачинский угольный бассейн») нас остановили три раза!

Наибольший интерес местных жителей всегда вызывает наша «арба», она же «Зубренок» — трицикл, новая разработка Ирбитского мотозавода — грузовое транспортное средство с мотоциклетным двигателем и колесами от «Москвича». АО «Уралмото» предложило для испытания еще и другие интересные и перспективные новинки — мотоцикл с приводом на колесо коляски, мотоцикл с жидкостным охлаждением.

Перед Кемерово стенд у дороги извещает о том, что въезд в город платный (20 тысяч рублей с каждого транспортного средства). Это что-то новое. Впрочем, денег с нас никто не взял, никто нас и не встретил. Нам удалось без проблем пересечь совершенно незнакомый город, оставив где-то справа его центральные кварталы. Река Томь хороша: высокие зеленые берега, дальние перспективы.

Мариинск имеет непонятные очертания и очень вкусный «круглосуточный» хлеб. Кия с заболоченными берегами также не имеет четких границ. Проехали участок леса, за селом Сусловым пошли долгие поля. Встали на ночевку после небольших поисков в месте, оценить которое выше чем «посредственно» трудно. Рядом еле течет цветущий ручей, жужжит линия электропередачи, за кустами бродят какие-то люди и коровы. Погода после обеда хмурилась, но вдруг разгулялась и подарила милый розовый закат с барашками облаков.

Утром мы въехали в Красноярский край. В Боготоле колонна была остановлена местной милицией, тщательно проверявшей наши документы. Это случилось второй раз. Первое знакомство с нами произошло под выборгом, вблизи российско-финской границы. Разумеется, останавливали и до этого, но у нас была отработанная методика: пока Олег с задумчивым видом не спеша рылся в «бардачке» в поисках папки с документами, к милиционерам на полном ходу подкатывал Серега Подкорытов на трицикле, а подбегающий Костя начинал показывать пальцем на схему нашего пробега, изображенную на борту «арбы». Милиционеры раскрывали рты, качали головами, говорили «ой-ой», а Олег уже переставал искать документы. После раздачи рекламной продукции и утомительных рукопожатий мы расставались друзьями.

Неожиданно Володя сообщил, что ему пора заряжать аккумуляторы видеокамеры. Значит, придется обедать в Ачинске в общепите. Нашли очень приятную пельменную, абсолютно пустую в воскресный день, дико объелись и потом, пока в течение трех часов шло насыщение аккумулятора, лежали в тени деревьев возле городского стадиона.

Красноярск — город солидный. Это можно определить хотя бы по потоку роскошных автомобилей, направляющихся в город. Этим он несравнимо превосходит Кемерово, но... смог, клубы дыма, трубы и низкие облака, волочащиеся над лысыми безжизненными холмами, несколько портят впечатление. Над дорогой жуткая вонь.

Прадед города, острог Красный Яр, возник в начале XVII в. Процветание пришло к нему вместе с золотодобычей и прокладкой Транссибирской магистрали. Город состоит из двух частей: левобережной, расположенной на высоких енисейских террасах и ограниченной Караульной горой и лесистой Гремячинской Гривой, и равнинной правобережной.

Переехали Енисей по самому нижнему мосту и остановились на индустриальной окраине. Центр города остался в стороне. Миша побежал искать газетный киоск, а остальные занялись ремонтом мотоциклов: то на одном, то на другом выходят из строя генераторы. Эти новые генераторы не выдержали испытания, старые были надежнее. Через три перехода вновь аналогичная поломка. Вынужденная остановка. Обед. Ведется монтаж последнего запасного генератора.

Мы с Костей отправились на поиск воды. Нашли ее под убогой проселочной дорогой, пересекающей овраг по роскошному каменному мосту, построенному при царе Горохе. Вокруг близко нет никакого жилья.

На юго-востоке Красноярского края на территории Канской лесостепи на реке Кан стоит славный город Канск. Как острог он возник еще в 1626 году, а в 1822 стал городом. Согласно Большой Советской Энциклопедии в городе мельничный и мясной комбинаты, ликеро-водочный и пивоваренный заводы. Еще есть драматический театр и краеведческий музей. Есть и почта с междугородным телефоном. Я позвонил во все концы и узнал, что поступления денег на экспедицию закончились и их больше не ожидается. Жаль... На выходе из почты какой-то тип, перебравший спиртного местного производства, пытался организовать драку, затем меня облил грязью грузовик.

Поехали было от всех неудач, но наперерез нам ринулась иномарка. Очередной пьяный придурок выскочил из машины с початой бутылкой пива, начал орать, что он милиционер и чтобы мы прекратили разъезжать по его городу. Из удостоверения я понял, что это Дмитрий Алексеевич Шумачев, а из содержимого его машины, что он решил фраернуть перед молоденькой девчонкой, дебильно хихикавшей на заднем сиденьи.

— Плюньте вы на него, он даже без формы, — громко предложил Костя.

— Что? — заорал бесформенный мент. — Я и без формы на службе!

Назревал скандал, но вовремя была вынута бумага, выданная нам еще в Питере полковником милиции Капустиным. Она рекомендовала всем работникам УВД оказывать нам посильную помощь. Я бы забыл о Шумачеве, если бы тот не дал указание всем постам проверять нас на выезде из Канска, в результате чего мы с трудом выбрались из этого сибирского городка и встали на ночевку в совершенно неудобном месте рядом с поселком Карапсель.

— По роже ему надо было дать, — долго не мог успокоиться Костя.

Бензин кончается. Пожалели денег на заправке по 1700 рублей за литр. Еле дотянули до следующей и загрузились по 1800. Пересекли по мосту реку Бирюсу. Опять остановили сотрудники милиции. Они предупредили, что мост снимать нельзя, и отпустили. Признаться, мы еще до встречи с ними зафиксировали этот важный стратегический объект и на фото, и на видео.

Остановились в центре Тайшета — большого населенного пункта, сплошь состоящего из деревенских частных домиков. Теперь нам необходимо по неуточненному адресу найти некоего Владимира Лапчевского, дилера Ирбитского мотозавода и приобрести у него несколько генераторов. С трудом, но нашли строящийся дом, мимо которого мы уже проезжали в поисках раза два. Если дилер не строит дом, то это уже, извините, не дилер. Владимир напоил нас квасом, подарил генераторы, два аккумулятора. На вопрос: «Как проще добраться до Братска?» — он ответил афоризмом, который стопроцентно соответствует моему глубокому убеждению:

— Нашли у кого спрашивать. Спрашивать дорогу у местных нельзя никогда!

Жесткому испытанию мототехника была подвергнута на участке Тайшет — Братск. Все нормальные люди ездят через Тулун, выписывая 500-километровую асфальтовую петлю. Участники экспедиции «Дорогами России-97» — люди другие. Была предпринята срезка длиной километров в 250 по плохоньким грунтовкам, лесовозным дорогам и, наконец, просто по грязи. Апофеоз этого приключения — разрушенный (в который раз!) мост через речку Мура.

Восточнее Тайшета начинаются увалы. За речкой с названием Байроновка (местный объяснил, что здесь сидел поэт-декабрист Байрон) дорога серпантином взбирается на плато. Мне это почему-то напоминает шоссейные петли в районе Сочи, Олегу Нежданову — Карпаты, Володе Романенко — Урал... Истосковались по горам.

— Какие ж это горы?  Это — тундра! — сказал Сергей, указывая на заболоченную лесную поляну, и вдруг спросил: — А что, Красноярск уже проехали?

Как только кончился асфальт, поднялась пыль и началась гонка. С ужасом представляю, что вся Колымская трасса будет такой, а я собирался не спеша ехать по ней и глядеть по сторонам. А сейчас: открыл глаза, увидел километровый столбик, закрыл, открыл рот, подышал, выплюнул песок, открыл глаза и так далее... Поскольку встречных машин практически нет, гоним попарно: впереди параллельно друг другу едут Олег с Вовой в люльке и со мной на заднем сиденьи на милицейском мотоцикле и экипаж Костя — Миша. Позади, на расстоянии, предусматривающем возможность некоторого оседания пыли, мчат «арба» Сережи Подкорытова и Черный Мустанг двух Андреев.

В Чунском мужики сказали:

— Дороги через Таргиз на Братск нет и никогда не было! Вы там, во всяком случае, не проедете! Надо ехать на север по лесовозным.

— Глянуть бы на эту дорогу. Проедем ведь, — предложил Олег.

Все-таки решили послушать аборигенов. Эта лесовозная дорога обозначена на карте Иркутской области. Километров 120 она идет на север, пока не теряется в верховьях реки Омут. Именно здесь ведутся лесоразработки. Много развилок, много всяких дорог, но основное направление теперь восточное. Моста через речку Муру как такового не оказалось. Кругом лежали бревна, из которых соорудили переезд.

Самый трудный участок начался после крутейшего подъема в гору. Вместо дороги тянулись две глубочайшие колеи, прорезанные многотонными лесовозами. Если на мотоциклах с колясками проезд еще был местами возможен, то для «Зубренка» путь оказался сверхсложным. В конце концов Серега проехал этот участок лесом.

Дорога становится чуть лучше в районе перевала с Пекемукты на Кову. Отсюда она забирает на юго-восток и спускается к живописной Кове.

— Какие места проезжаем рыбные, — сетует Олег.

Места здесь действительно замечательные. Большинство дорог проложено по верхушкам холмов. Увалы покрыты лесом, между ними бегут порожистые реки. Безлюдный край. Здесь можно совершить великолепное велосипедное путешествие, а если немного пофантазировать, то и вело-водное со сплавом, например, по той же Кове.

На гари стоит одинокая огромная лиственница. Диаметр ее ствола у основания около полутора метров. Пожар не пощадил и ее, но горелые раны затягиваются свежей корой, и дерево-исполин продолжает жить. Рядом в центре большого муравейника стоит сухой ствол. В заводи мечутся миллионы мальков.

Конец «испытательного полигона» обозначен шлагбаумом поперек дороги и сторожем возле него. Оказывается, въезжать на территорию, которую мы только что пересекли, нельзя! По какой причине — мы выяснять не стали. Совершенно трезвый и очень вежливый охранник удовлетворился тем, что из трицикла не торчали похищенные кубометры строевого леса, и подробно описал нам оптимальный путь в сторону Братска.

Основные выводы последних дней: не верьте картам в автомобильном атласе, не слушайте местных жителей и доверяйте мотоциклам «Урал», они пройдут в любом месте. Кроме того, их неприхотливость поразительна: погнутая педаль тормоза выправляется камнем, заклиненная вилка — поленом, а болт маятника заменяется шпилькой, найденной в куче металлолома!

Правда, следует иметь в виду, что мотоциклы требуют к себе весьма уважительного отношения, и, когда не учитываешь их трехколесную специфику, они иной раз обижаются и сбрасывают самоуверенного седока в придорожный кювет или в поле, пылающее весенними цветами.

Быстро скатываемся по асфальту к Усть-Илимскому водохранилищу. В устьи реки Тады из воды печально торчат стволы погибших деревьев. Ночуем у крупного придорожного озера, не доезжая до реки Вихоревой. Продолговатое озеро имеет длину не менее одного километра, и в нем водятся караси.

Братскую ГЭС, конечно, надо видеть. У меня она вызывает ужас и восхищение тем, как можно соорудить такую штуковину. Ангара шириною в полкилометра перекрыта плотиной так, что перепад высот составляет больше 120 метров! Чудовищный бетонный монолит сдерживает воду, образующую Братское море объемом в 170 кубических километров! Братская ГЭС пущена в эксплуатацию в год полета в космос Юрия Гагарина. Колоссальные достижения нашей страны тех лет внедрили в мое детское сознание незыблемую гордость за державу!

— Меня эта картинка не впечатляет, — говорит Андрон, рассматривая плотину с нижнего бьефа.

Вечером жарко и душно. Снимаем с палатки тент и спать ложимся почти нагишом. А под утро начинаем замерзать... Утренние заморозки (до 11 градусов мороза!) сменяются дневной жарой. Нечто подобное мы испытывали во время велопробега по Колыме в 1992 году. Тогда не выдержала знаменитая резина фирмы «Мишлен» на английских велосипедах, а отечественная будто и не замечала температурных перепадов. И сейчас продукция Екатерин-бургского шинного завода на высоте! Тосол, замененный в Ирбите водой, контрасты сибирского климата заставили покупать снова.

Поселки на дороге Братск — Усть-Кут построены по национальному принципу: украинские строители построили свой поселок, представители Казахстана — другой по соседству. Они же и давали им имена: Кежемский, Речушка, Видим, Каймоново, Янталь... Через Илим шикарный автомобильный мост с тротуарами, перилами и фонарями. Судя по карте, можно было предполагать здесь редкостную глушь, но это не так, превосходные лесистые берега застроены дачниками и садоводами.

Река Кута формирует северную границу Лено-Ангарского плоскогорья. Увалы круто обрываются к реке и дорогам (автомобильной и железной), петляющим вдоль нее, но при этом у гор плоские макушки с выходами отдельных скал и морями голубых незабудок на каменных россыпях. Долгие километры по левому берегу тянутся горелые леса. Сосны с красными сухими иглами становятся красивее после смерти на пепелище.

 

ДОРОГАМИ РОССИИ ЭТАП 3

Июнь 1997 года.

Район: река Лена.

Маршрут: ИРКУТСКАЯ ОБЛАСТЬ: Усть-Кут (30.05–02.06) — Верхнемарково — Тира (03.06) — Макарово — Киренск — Алексеевск — Чечуйск — Золотой — Дарьина — Коршуново (04.06) — Частых — Визирный (05.06) — Садки — Чуя — РЕСПУБЛИКА САХА (ЯКУТИЯ) — Витим — Пеледуй — Ярославский — Ленск (06–07.06) — Салдыкель (08.06) — Нюя — Турукта — Чапаево — Мача — Дельгей — Дабан — Олекминск — Хоринцы (09.06) — Саныяхтах — Бестях — Нижний Бестях (10.06) — Якутск (11.06) (категория сложности — многодневное путешествие).

Продолжительность: без подъездов – 9 дней (03.06.97 – 11.06.97).

Протяженность: сплавом (моторным) 1979 км.

Чистое ходовое время: 97 час. 50 мин.

Средняя скорость: 20.2 км/час.

Участники (7): Михаил СЕМЕНОВ (руководитель), Андрей БРАЗГИН (художник, фотограф), Андрей ЗОРИН (ремонтник), Константин МЕРЖОЕВ (завснар), Олег НЕЖДАНОВ (руководитель мотогруппы), Сергей ПОДКОРЫТОВ (участник мотогруппы), Владимир РОМАНЕНКО (видеооператор).

На этом отрезке пути возникла масса трудностей. В связи с многочисленными неплатежами и разорением Ленского пароходства общий спад производства привел к тому, что объем речных перевозок снизился в 20 раз по сравнению с 1990 г. Если в 80-е годы паром Усть-Кут — Хандыга ходил по нескольку раз в неделю, то за весь 1996 год он совершил всего два рейса! К моменту прибытия экспедиции в Усть-Кут до Якутска не отправлялось еще ни одно судно.

За два месяца до начала экспедиции мы разослали около полутора сотен писем в различные районы России по маршруту экспедиции. В них участники экспедиции обращались за помощью, спрашивали советы по преодолению того или иного участка пути, интересовались состоянием дорог. Одно из таких писем было отправлено в Усть-Кутский речной порт Осетрово. Далеко не на все письма мы получили ответы, но из Осетрово позвонил заместитель начальника порта Дерун Александр Григорьевич и сообщил, что на месте поможет решить наши проблемы. благодаря его помощи наша команда 31 мая была погружена на судно СОТ-1126, идущее до Ленска. Однако решение всевозможных организационных вопросов позволило судну поднять якорь только вечером 3 июня. Причина нашей задержки была в отсутствии подписи одного бюрократа, который отдыхал на даче, подставляя свое тело палящим лучам сибирского солнца.

Под веселую музыку из судовых динамиков, разрывающую ленскую тишину, экспедиция отправилась навстречу новым приключениям. В 16.30 наш СОТ задрожал от заработавших дизелей и начал медленно разворачивать свой огромный корпус (длина этого сухогруза озерного типа больше ста метров). У всего экипажа и у нас вырвался вздох облегчения. В эти полдня мы прошли 150 км и остановились ночью в 23.40 за поселком Макарово.

Лена очень живописна. Берега реки в основном покрыты лесом хвойных пород. Довольно много поселков и деревень. Все они жилые, земля обрабатывается. Дома деревянные. На песчаных отмелях много лодок и брошенных барж, толкачей, катеров, буровых установок.

 Ниже по течению наблюдали несколько покинутых жителями деревень. Дома с черными глазницами выбитых окон смотрели на нас с нескрываемой печалью. Вообще брошенное жилье оставляет на душе грустный осадок. Становится очень тоскливо.

— Когда-то, — говорит капитан, — здесь было очень много поселений, но время идет, как государство, так и люди претерпевают изменения. Правительство забывает о тех, кто живет в отдалении от основных скопищ людей.

Обрывистые берега реки обнажают складчатое строение окрестных сопок, порода красного цвета типа половых красок. Подплыли к древнему городу Киренску. В порту много судов разных модификаций, все в основном на длительном приколе. Город стоит на слиянии двух рек — Лены и Киренки. Дома расположены в нескольких метрах от воды, часто бывают затоплены, как говорят наши речники. Город питается электричеством от Братской ГЭС, продукты доставляются сюда по воде и по воздуху. В Киренске существуют аэропорт, действующая церковь, старинные купеческие дома, которым около 300 лет. Когда-то здесь была перевалочная база сибирских купцов.

От середины Киренска бросается в глаза резкая смена почвы от красновато-бурой до светло-коричневого глинозема осадочных пород. Обрывистые берега за Киренском имеют серовато-коричневый цвет.

Поселок Алексеевск с одной стороны, с другой — крутые скалы, поросшие лесом. На одном из обрывов стояла виселица, на которой в 20-е годы был повешен красноармеец Алексеев. Проплывали мимо деревни Мутино. Очень старое поселение, сейчас оно заброшено. Стоит несколько домов и полуразваленная церковь, деревянная, маковки покосились. Безмолвие. Проплыли еще немного. Ночуем у деревни Коршуново.

Пятого июня долго не могли выйти, мешал туман. К половине десятого утра тучи стали наконец уходить. Открылся великолепный пейзаж. Река, туман, лучи солнца и домик на берегу. Все в этот день ожидали прохождения так называемых «щек». Это — резкий поворот реки и скалы высотой до 300 м. На одной скале, самой высокой, в 60-х годах жил дед-бакенщик. Когда проплывали суда по реке, то видели, как он сидел, свесив ноги со скалы вниз, и играл на гармошке.

Самое узкое место на реке — «Пьяный бык». Поток зажат в 200-метровом каньоне. В старину здесь проходили купеческие суда с вином, скотом и прочими прелестями. И как-то раз одно из судов с пьяной командой врезалось в эту скалу — отсюда и название.

В обед встали на рейде поселка Визирного. Обычный ленский поселок: пьяные мужчины, беззубые женщины, школа-одиннадцатилетка, в разных классах которой учатся от двух до семнадцати человек, хлеб по 6500 рублей за буханку. Связи с внешним миром никакой, невозможно даже послать телеграмму.

Шестого июня прибыли в Ленск. В Ленске снова разочарование: сутки назад в Якутск ушел сухогруз. Путешественникам было предложено посетить алмазные копи в Мирном. Мы отказались, хотя первоначально именно так и планировали маршрут: от Ленска на Мирный, Вилюйск, Якутск своим ходом по бескрайним просторам Сахи. Но весьма противоречивые данные о состоянии и даже о наличии тамошних дорог убедили нас достичь столицы Якутии по Лене.

Ленск находится на левом берегу реки. Сообщение с внешним миром по воздуху и по воде. Автомобильные дороги идут только в сторону алмазодобывающих районов. В основном население русскоязычное, но в небольшом количестве имеются якуты. Люди покидают город. Грузоперевозки уменьшены, порт пуст, под разгрузкой стоим только мы. Опять задержка. Никто на Якутск не идет. Ждем.

Восьмого июня прошло судно «Сибиряк». Сколько ни уговаривали, брать они нас отказались под предлогом не то спешки, не то отсутствия спасательных кругов. Ждем следующего теплохода с баржей «Ульяна Громова».  В 21.00 она прибыла, и нас быстро загрузили на баржу. Поставили палатку: колом было весло, а оттяжки привязали к мотоциклам. Благоустроились. Затем знакомство с экипажем. Оказывается, их два — один на толкаче, другой на барже, причем они не зависят друг от друга. Получили ряд ценных указаний и ведро, заменяющее гальюн.

Утро было тихое, только шорох волн, трущихся о баржу. Вдоль берегов еще не до конца растаял лед! Во второй половине дня был интересный момент: правый берег Лены несколько километров напоминал барханы какой-нибудь пустыни. Горы песка, уходящие вдаль. Лена незаметно обрела вид равнинной реки шириной до 5 км.

Подходим к Олекминску. Городом, с нашей точки зрения, его можно назвать с натяжкой, но для этих мест он считается крупным населенным пунктом. В этом месте в Лену впадают Бирюк и Олекма. В нескольких километрах от устья в Олекму впадает Чара, и уже вдвоем они устремляются в Лену. Дни бегут незаметно: загораем, смотрим пейзажи, спим, играем в преферанс, общаемся с командой.

Все ждут Ленские столбы. Издалека они казались сплошной стеной, обрывающейся в Лену. Но по мере приближения скалы представали во всем великолепии. Природа постаралась на совесть. Все в восторге от увиденного, хотя погода как назло испортилась.

Поздним вечером 10 июня сквозь сетку противного дождя на горизонте показались огни большого города. Утром причалили в Якутске. Сплав по Лене закончился.

Первые впечатление о городе: прохладно, но все ходят в рубашках с короткими рукавами, очень много якутов, дома стоят на сваях, в автобусах бесплатный проезд, очень симпатичный новый стадион, совершенно нет телефонных автоматов, а бензин АИ-76 предлагается по цене 2900—3000 рублей за 1 литр.

Экспедицию «Дорогами России-97» встретил священник русской православной церкви отец Виктор, с которым мы были знакомы еще по Ирбиту. Он организовал встречу со средствами массовой информации. А устроил экскурсию и приютил нас Валентин Иванович Лозовский, директор спортивно-технического клуба «Сахаавтоспорт». Мы разместились на 5-м километре Вилюйского тракта на территории расформированного «Востокбурвода». Лозовский объездил весь северо-восток. Однажды зимой в составе какой-то экспедиции он добрался наземным транспортом до Уэлена! Ничего подобного я раньше не слышал. Он же сообщил, что можно доехать от Усть-Кута до Якутска вдоль ленских берегов, но «надо знать дорогу». На картах ее, естественно, нет.

 

 

ДОРОГАМИ РОССИИ ЭТАП 4

Июнь 1997 года.

Район: Якутия, Колыма.

Маршрут: РЕСПУБЛИКА САХА (ЯКУТИЯ): Якутск (11.06) — р.Лена (паром) — Нижний Бестях — Тюнгюлю — Маралайы (12.06) — Чурапча — Ытык-Кюель — Уолба — Булун (Усть-Татта) — р.Алдан (паром, 13.06) — Кескил — Хандыга — Теплый Ключ — р.Томпорук (14.06) — Развилка — пер. Сунтар-Хаята — Кюбюме (15.06) — Агаякан — Ючюгей — Томтор — Куйдусун — р.Индигирка — Куранах-Сала (16.06) — МАГАДАНСКАЯ ОБЛАСТЬ: Адыгалах — р.Большой Некусахчан (17.06) — Кадыкчан — пер.Аркагалинский — Большевик — Холодный — Сусуман — пер.Бурхалинский — Бурхала — р.Дебин (18.06) — Ягодное — Рыбный — Дебин — р.Колыма — Спорное — Оротукан — пер.Гербинский — р.Герба (19.06) — пер.Жаркий — Купка — пер.Рио-Рита — Верхний Балыгычан — пер.Капрановский — Омсукчан — Галимый (20–22.06) (категория сложности —  третья).

Продолжительность: без подъездов – 9 дней (12.06.97 – 20.06.97).

Протяженность: общая 1943 км, в т.ч. на мотоциклах 1776 км, сплавом (моторным) 167 км.

Чистое ходовое время: общее 59 час. 13 мин., в т.ч. на мотоциклах 37 час. 23 мин., сплавом (моторным) 21 час. 50 мин.

Средняя скорость: на мотоциклах 47.5 км/час, сплавом (моторным) 7.6 км/час.

Участники (9): Николай РУНДКВИСТ (руководитель), Андрей БРАЗГИН (художник, фотограф), Андрей ЗОРИН (ремонтник), Сергей КОНОВАЛОВ (участник мотогруппы), Константин МЕРЖОЕВ (завснар), Олег НЕЖДАНОВ (руководитель мотогруппы), Сергей ПОДКОРЫТОВ (участник мотогруппы), Владимир РОМАНЕНКО (видеооператор), Михаил СЕМЕНОВ (завхоз).

В составе экспедиции пополнение: в Якутск прибыл из Ирбита испытатель мототехники инженер Сергей Коновалов. По решению заводчан один мотоцикл мы продаем в конечной точке маршрута, а три других своим ходом отправляются обратно на завод. Возвращать их, кроме Сергея Коновалова, будут Олег Нежданов и Сергей Подкорытов. Олег долгое время мечтал идти с нами пешком до мыса Дежнева, но потом, познакомившись с якутским безлюдьем, решил, что отпускать мотоциклистов назад вдвоем рискованно.

Из трех существующих паромов через Лену ходит только наиболее дешевый, два других, отличающихся по ценам чуть ли не на порядок, естественно, стоят в бездействии. Часовая переправа — и мы в Нижнем Бестяхе.

В пятнадцати километрах от Бестяха встретили велотуристов. Чудаки похлеще нас: они прилетели любоваться Колымой из Копенгагена. У старшего, Йенса, компьютерщика по профессии, сегодня день рождения. Ему 35. Младшему, Клаусу — 23. Он журналист, мечтающий издать книгу по материалам их путешествия. В отличие от нас оба холостые. 4 мая датчане вдвоем отправились из Магадана. В октябре собираются достичь крайней западной точки России вблизи Калининграда. Их маршрут в основном совпадает с нашим, но велосипедисты намереваются от Якутска ехать к БАМу, а затем пробиваться на запад вдоль «дороги века».

Любопытно, что у нас с датчанами общий генеральный перевозчик — авиакомпания «Домодедово». Если на заре перестройки иностранцев пытались обобрать как липок, то теперь россияне выступают в качестве спонсоров! Очень приятный факт. Молодцы, «Домодедово»!

Под мелким нудным дождиком мы вкусно пообедали совместно с датчанами, поговорили обо всем на плохом английском, обменялись визитными карточками и пожелали счастливого пути. Велосипедисты скрылись за поворотом с приятными воспоминаниями о сырокопченой колбасе Екатеринбургского мясокомбината и киселе от «Русского продукта».

Якутия — страна заборов. Сплошные изгороди. Дорогу изгородью не перекроешь, поэтому в некоторых местах на дороге выложены незакрепленные перекатывающиеся бревна. Зачем? Вопрос, достойный клуба «Что? Где? Когда?». Вероятно, прав Олег, считающий, что это заграждение не в состоянии преодолеть скот, а значит, стадо или его отдельные особи не могут покинуть территорию пастбища.

Якуты вполне любезны: отвечают на вопросы, машут руками, улыбаются. Разговоры на пароме о том, что на правобережье Лены нет законов и нас наверняка убьют, пока не подтверждаются. Хотя нельзя не признать, что этот участок пути резко отличается от предыдущих: во-первых, здесь наиболее высокая в Якутии плотность населения, во-вторых, между Нижним Бестяхом и Усть-Таттой практически отсутствует русскоязычное население.

В поселке Ытык-Кюель нас окружила шумная толпа, с любопытством рассматривающая ирбитские образцы техники. весьма невзрачный на вид якут с ходу предложил 30 миллионов рублей за потрепанный долгими километрами трицикл, а неказистое почтовое отделение под завязку напичкано «Пентиумами».

Дорога за Ытык-Кюелем, по оценкам испытателей, соответствует стандартному автополигону НАМИ в Москве, на котором запрещено развивать скорость свыше 60 километров в час, ибо ни одно из изобретенных пока в мире средств передвижения этого предела не выдержит. Ближе к Усть-Татте зуботычины (также испытательский термин) постепенно сошли на нет: дорога стала более узкой и гладкой.

Трасса Якутск — Магадан выходит к Алдану в Усть-Татте (второе название этого населенного пункта — Булун, что создает некоторую путаницу при уточнении пути). Моста нет, да и построить его весьма затруднительно, поскольку «выныривает» дорога из реки в... 149 километрах выше по Алдану. Паром нередко около двух суток борется с течением могучего ленского притока.

В Усть-Татте нам очень повезло. Едва выехав к реке, мы уже грузились на паром. На его борту встретили весьма приветливо. О деньгах даже не шло и речи, напротив, нас угостили свежей рыбой! В знак благодарности мы отдали один из экспедиционных мотошлемов. Я  посчитал, что мы поступили красиво и правильно, а Миша оценил это происшествие как предательство по отношению к Косте, с чьим шлемом мы расстались.

Возможно, команды двух буксиров, тандемом толкающие паром, удовлетворились заработком, вырученным от других пассажиров. Среди них был отважный седой перегонщик японских микроавтобусов из Владивостока в Магадан. Он покупает в Приморье микроавтобус стоимостью в 8000—9000 долларов США, реализуя его в Магадане за 12000—14000. Если вы считаете, что это неплохой недельный заработок, то это объясняется только вашим незнанием якутского бездорожья и Колымской трассы. Восхищение перегонщиком пятикратно возросло после наведения нами переправ, починки мостов и мощения дорог. Все это он делал в одиночку!

— А рэкет?

— Сказки все это. Спокойно... Хотя один раз под Сковородино какой-то недоносок требовал сотню баксов. Я просто послал его...

От поселка-порта Хандыги с десятитысячным населением и пятиэтажными домами к горам хребта Сетте-Дабан убегает Колымская трасса — самая сложная дорога России построена «там, где были тропинки зверей» в годы мрачного ГУЛАГа. Красавица-дорога, вдохновительница поэтов и источник легенд, взбирается на заоблачные перевалы, скатывается в цветущие долины, местами проходит в скалах над головокружительными пропастями, а где-то мирно петляет среди сказочно богатых рыбой тихих озер. На дороге много достопримечательностей! Это и озеро Лабынкыр, в котором живет таинственный зверь-монстр, якутский Лох-несс, и полюс холода Северного полушария поселок Томтор, и скальные останцы Колымского хребта.

Аэропорт Хандыга находится в 73 километрах от поселка, вблизи Теплого Ключа. Ближе его негде разместить из-за болот. На пятидесятом километре пересекли речку Куланду и справа от дороги увидели снежник! За следующим поворотом нашему обозрению во всем величии открылись горы: в их кулуарах много снега.

В палатке, стоящей прямо на дороге у старого моста через Томпорук, было отвратительно жарко. Все повылезали из спальников и своими разгоряченными телами обогревали окружающее пространство. В пять утра Миша, Костя и я собрались на нерегулярную утреннюю пробежку — единственный способ поддержания формы перед грядущими пешеходными испытаниями. С момента появления в Якутске профессионального инженера-испытателя Сергея Коновалова Костя пополнил армию пассажиров. Сергей внес еще одно новшество: тщательное мытье мототехники. Сегодня, правда, это не актуально — идет дождь.

В поселке с названием Развилка я был в 1992 году во время велосипедного путешествия по Колыме и Якутии. Тогда жизнь била ключом: толстый армянин торговал в только что построенном магазине, работала столовая, на стоянке обитало до десятка проходящих машин. Столовой нет, магазин заколочен, стоянка поросла травой.

— У нас не так плохо! — с жаром говорит главный инженер автохозяйства. — Вон Кюбюме вообще развалился.

— Вам что, мужики, делать нечего? — с меньшим энтузиазмом и несколько развязно спрашивает другой. — Здоровье рвете, или вам башляют круто? Лучше б девок трахали. Баб, что ли, нет?

— Секс слегка тривиален из-за массовой доступности. Он, бесспорно, великолепен и не приедается, как приятная музыка или кусок хорошо приготовленной свинины, но неутомимый любитель приключений ищет что-нибудь покруче, — ответили путешественники.

Желтый и Черный прижимы — одни из наиболее эффектных мест Колымской трассы. Узкая дорога мостится на отвесной скале, грозя обрушиться камнепадом и пугая перспективой падения в клокочущую в ущелье Восточную Хандыгу.

На Желтом прижиме я выбрал неправильный ракурс для фотосъемки. Лучше всего сначала проехать его, а снимать уж потом, назад. Тогда именно и получится знаменитая картинка из «Вокруг света», о которой рассказывал Миша Лысаков: стена, по ней, словно тараканы, ползут машины. И все. Больше ничего: ни неба вверху, ни реки внизу. Когда же я отыскал эту точку, снимать совершенно расхотелось, поскольку это уже сделали до меня. На Черном прижиме, шестью километрами дальше, вышло получше, но все равно не удовлетворен.

Ура! Первая встречная машина. Я приветственно поднял руку.

— Кто ж так мотоциклы ставит? — заорал шофер в ответ, высунув из кабины красное от гнева лицо.

Радость, связанная с тонкими солнечными потоками, пробивающимися сквозь облака, омрачается совершенно неожиданным открытием: у красного мотоцикла треснула рама. Любопытно, что все несчастья с ним: откручивание болтов, проколы, потеря крепежа — стали происходить после его тщательной промывки. Сергей Коновалов и наш штатный сварщик Андрюха Зорин уезжают для ремонта обратно в Развилку, а все остальные скатились на обед прямо к реке под Черным прижимом.

Перевал через хребет Сунтар-Хаята, связывающий долины Сатарына (приток Восточной Хандыги) и Кюбюме, — самый высокий на маршруте — 1410 м над уровнем моря. Трасса по краю обходит заболоченную межгорную тундру с отдельными уныло торчащими лиственницами. Неподалеку расположена открытая всем ветрам метеостанция, стоящая на сухом бугорке. Отличный вид на заснеженные окрестные горы, возвышающиеся над перевалом более чем на один километр. Вечереет, а до умирающего Кюбюме, в котором, по непроверенным сведениям, имеется заправка, еще более 60 км.

Мост через реку Кюбюме возле одноименного поселка — главная проблема для автомобилей на всем участке от Хандыги до Кадыкчана. По одной информации он полностью разрушен, по другой — еле живой. Об этом еще весной нам любезно сообщили в письме работники хандыгского автопредприятия. Именно из-за этого пресловутого моста (или того места, где он должен быть) мы везем с собой катамаран, собственно, ради отработки возможной переправы мы и утопили трицикл в весеннем Тылае. Тяжело в учении — легко в бою: мост цел, хотя и доживет, вероятно, только до ближайшего паводка. У него смыты две центральные опоры, но провисающий настил способен выдержать вес наших стальных коней.

За лесом — Кюбюме, или как называют поселок местные жители — Куба. Я был здесь в 1982 и 1992 годах. Сейчас поселка почти нет. Есть развалины былой роскоши. Все разбазарено, разворовано. Жителей осталось человек десять. Все они так или иначе связаны с готовой к консервации автозаправочной станцией.

В «Ста днях на Урале» я описывал брошенные чусовские деревеньки и фантазировал, рисуя картины былой жизни. В Кюбюме ничего не надо воображать: я помню длинную очередь в столовую, переполненную гостиницу, вереницу автомобилей, себя с банкой огурцов, руководителя того похода Михалыча, бегущего к вертолету, и ощущение счастья от завершившегося путешествия. Сегодня дождь барабанит во вставленные нами стекла одного из номеров разбитой гостиницы. Добавляет тоски полный перестроечной эйфории заплесневелый «Огонек» за 1989 год.

— Знаешь, а на примере Кюбюме трудно доказать, что коммунисты — это плохо, а демократы — хорошо, — говорит Андрей Зорин.

Олег считает, что сегодняшние неудачи объясняются кошкой, перебежавшей нам дорогу в Развилке, и нашим игнорированием культовых объектов, возле каждого из которых обязательно нужно останавливаться, развешивать тряпочки, рекламные буклеты Ирбитского мотозавода и натыкать на ветки мелкие денежные купюры, как советовал нам Лозовский в Якутске.

— Скучно на этом свете, господа, — сказал бы Гоголь.

А Высоцкий разъяснил бы ситуацию:

            Не восхищайся прошлогодним небом, —

            Не возвращайся — где был рай когда-то,

            И брось дурить — иди туда, где не был!

Проснулись с трудом после рекордно поздней укладки. Да еще среди ночи дед-дорожник приходил извиняться, что был вечером пьяный и поэтому заперся у себя в домике. Он требовал картошки и вызывался сварить завтрак. И это в три часа ночи!

Проехали Красное озеро, Агаякан, еще какой-то ручей.

— Почему такие места не попадаются на ночевки? — опять сокрушается Олег, жаждущий рыбалки. Около Ючюгея встретили парня и девушку из Канады. Яни Лемье и Пьер Ришар едут из Магадана в Индию, которую намереваются достичь к Новому году! В ходе общения на несовершенном английском Пьер выдал лингвистический шедевр, назвав Андрюху, облаченного в непромокаемый и не прокусываемый комарами прорезиненный защитный комплект, «тайгаменом».

На околице Томтора, центра Оймяконского района, стоит запыленная стела «Полюс холода Северного полушария». Здесь была зарегистрирована рекордно низкая температура -71,2°С. Но еще больше впечатляет местный температурный градиент. Летом в этом якутском поселке фиксировалась жара в 41°С! Летом 1982 года, когда мы шли по долине Сунтара, было чудовищно жарко, и воздух, наполненный зноем, застыл в томительном ожидании дождя.

На границе Республики Саха и Магаданской области дорога кое-где совершенно размыта. Большинство рек преодолевали вброд с предварительной разведкой. Особых затруднений нет, поскольку реки пересекались в верховьях, да и осадков несколько дней не наблюдалось. На реках полно наледей, вдоль склонов в тени лежит снег. Вокруг очень красиво: горы покрыты редким лиственничным лесом, по небу тянутся беленькие облачка.

Дорога спускается к Аян-Юряху, долго мечется с берега на берег, а потом решает, что лучше держаться левой стороны долины. Одна из переправ прошла по оторванным перилам, заменившим смытую часть моста. «Арбу» пустили вброд, поскольку стандартные колеи для нее не пригодны. Трицикл, напоминающий одновременно тяжелый танк и субмарину, благодаря искусству Сережи Подкорытова легко преодолел водную преграду. Следующие мосты, качающиеся под тяжестью мотоциклов, еще целы, но доживают последние дни.

Ближе к устью Эмтегея на дороге стали появляться огромные лужи во всю ширину проезжей части. В одной из них вполне успешно барахтался магаданский микроавтобус, обитатели которого в панамах и шортах ехали к морю. К Черному морю! За ними по трассе полз огромный землеройный механизм. Им управляли угрюмые лица, проигнорировавшие наши приветствия. Вот и весь встречный транспорт за двое суток!

Поселок Адыгалах, возле которого нас с интересом встречали во время велопохода осенью 1992 года, расформирован, о чем свидетельствуют выбитые стекла и добросовестно разрушенные стены домов.

— Я где-то видел это раньше, — задумчиво сказал Миша. — А, вспомнил: Спитак по телевизору после землетрясения.

Рядом какие-то перепаханные угодья.

— На рисовые чеки похоже, — пошутил Костя.

Пока котлы источали вечерний аромат готовящейся зайчатины, а дежурный нежно открывал лососевые консервы (сами мы пока поймать ничего не можем), пассажиры, переставшие последние дни рваться за руль, надели в качестве тренировки болотные сапоги, в которых предстоит идти пешком, и совершили забег на соседнюю гору. С плоской каменистой вершины, покрытой пятнами кедрового стланика, любовались причудливо петляющим по долине Эмтегеем, а вдали неожиданно разглядели индустриальный пейзаж с трубами. Вероятно, это Кадыкчан, в который так спешил за хлебом завхоз Семенов. Там же Миша собирался начать закупать недостающие продукты на пятый этап: галеты, сухари, соль, сахар и тому подобное.

После Кадыкчана Колымская трасса стала проезжей. Отсюда до Магадана движение транспорта вполне регулярно. Главные недостатки — утрамбовывающая позвоночники тряска и пыль, застилающая прелестные ландшафты. Руки грязные, лица черные, во рту песок. Машины встречаются в среднем каждые 10 минут. Примерно столько же времени требуется для того, чтобы после них осела пыль. Возле населенных пунктов Сусуман, Берелех и Бурхала дорога оказалась полита водой, а у Ягодного километра три был... асфальт! Больше ничего хорошего вспомнить не могу. У меня разболелась спина, и я был злым.

Когда на подъезде к поселку Галимому я увидел на дороге прозрачно-небесное существо в ослепительно белом кружевном платье, то подумал, что это привидение и моя «крыша» поехала. Но, к счастью, оказалось, что экспедиция своим треском ворвалась в тихую жизнь поселка в день школьного выпускного бала. Именно благодаря директору галимыйской школы Людмиле Деомидовне Кругловой и ее нарядным педагогам, разместившим нас в просторном спортзале, экспедиции удалось хорошо подготовиться к пешему этапу.

В Галимом мы разделились на две группы: основная из шестерых человек отправилась на северо-восток к мысу Дежнева, а трое наших ирбитских участников поехали назад.

Об их многотрудном, полном приключений возвращении рассказал со слов Олега Нежданова и Сергея Коновалова журналист Л. Полищук в ирбитской газете «Восток».

«Двадцать третьего июня удача отвернулась от нас... Выехали мы ранним утром, чтобы по страшной пыли проехать максимальный отрезок до появления на трассе автомобилей дальнобойщиков. Договорились, идем с таким интервалом, чтобы держать друг друга в зоне видимости.

Километрах в семидесяти от Галимого потеряли из виду Сергея Подкорытова. Вернувшись обратно, увидели в болоте ниже дороги перевернутый трицикл, возле него Сергея с неестественно вывернутой правой рукой. Расспрашивать, что случилось, было не время. Из подручных средств, как смогли, наложили шину. Один из нас повез Сергея в больницу поселка Омсукчан, другой остался с мотоциклами.

Тамошние медики успокоили: мол, ничего страшного, но придется вашему товарищу на месяц задержаться...

Доложили ситуацию на завод. Оттуда получили команду: один из мотоциклов разобрать, основные, важные, с точки зрения испытания, узлы — двигатель и трансмиссию — взять с собою. Так и поступили, продолжив путь вдвоем.

Прогноз омсукчанских медиков оказался слишком оптимистичным: началась гангрена. Пострадавшего Сергея Подкорытова пришлось вертолетом отправлять в Магадан, в областную больницу. Там руку ампутировали...

Невезение продолжалось. Попали в полосу проливных дождей. Прежние тихие ручьи превратились в бурные речки. Когда ехали вперед, местные жители предупреждали о возможных превратностях погоды. Говорили, что в этих случаях ждать возвращения воды в свои берега требуется неделю, а иногда и больше. Нас подобная перспектива не могла устроить. Потому приходилось мостить переправы. Семнадцать их построили, да еще столько же отремонтировали...

Дважды трицикл тонул. Один раз управились своими силами, в другой выручил подвернувшийся КамАЗ. Тут нам повезло: следующий транспорт проходил в этих местах через двое суток. Кроме отсутствующих мостов, много хлопот доставляли безобидные, на первый взгляд, лужи на лесных и таежных дорогах. Их во избежание крупных неприятностей поначалу приходилось промерять пешим ходом. Так что путь от Кадыкчана до Кюбюме (около пятисот километров) мы преодолевали дважды — ногами и колесами.

Особая примета этих мест: возле каждого большого ручья вагончик или теплушка с запасом топлива и провизии, которыми по неписаным северным законам пользуется любой путник и по возможности их пополняет. Мы тоже оставили сигареты, спички, вязанку дров.

Закон трассы — взаимовыручка. Никто не проедет мимо стоящего транспорта, даже если его водитель или пассажир не просят остановки. Здесь гарантирована полная сохранность оставленного по неисправности транспорта. Бывали случаи, когда «колеса» из-за серьезных поломок покидали в ноябре, а ремонтировали в мае, по оттепели. Там никого не делят на своих и чужих. Не однажды в поселках жители приглашали на ночевку к себе домой. Но нам привычнее была палатка.

Путь от Галимого до Якутска в полторы тысячи километров прошли за 10 дней, обратно потребовалось 20. К природным напастям добавились технические: трицикл начал «сдавать» на трясучих дорогах. Вначале — по мелочам, а дальше — по крупному, лопнул мост. Некоторое время двигались на одной полуоси, а когда через 30 километров перетерлась и она, поставили новую, а рессоры стянули проволокой. Так и дотащились до столицы Якутии.

Здесь нас встретили как старых знакомых: когда вперед ехали, показывали по местному телевидению, писали в газетах. Председатель республиканского комитета РОСТО Валентин Иванович Лозовский предоставил мастерские местного автомотоклуба и мост от «Москвича». Но в связи с тем, что узел не совсем взаимозаменяемый, пришлось его приспосабливать. На ремонтные дела потребовалась неделя. Еще пара дней ушла на поиски парома. В Якутске шесть пристаней, и мы ездили от одной к другой, выясняя, не пойдет ли что-нибудь в Усть-Кут, на материк. Надежды не оправдались: кроме нефтеналивных барж, на которые попутчиков не берут, ничего другого не предвиделось. Оставалось отработать запасной вариант: Якутск — Алдан — Нерюнгри — Тында — Сковородино. На карте автомобильных дорог России этот путь обозначен как республиканского значения, то есть асфальтовый. На самом деле из полутора тысяч километров таковых от силы двадцать, остальные — песок, глина, камень. Чтобы не загнать мотоциклы, более 150—200 километров в день из них не выжимали.

Видели знаменитый БАМ и не менее известный город Тынду, современный и красивый, а магистраль практически пустующая: за четыре дня, период нашего движения вдоль БАМа, видели единственный проходящий состав.

Пока добрались до Сковородино, пришлось раз двадцать подваривать раму трицикла — не выдерживала дороги. Если на Колымской трассе ремонт производили «за спасибо», здесь требовалась плата («коммунизм» закончился) и присмотр за имуществом.

По линии транспортной милиции мы связались со станцией, имеющей любопытное название — Ерофей Павлович (она располагается посередине пути на материк и поименована в честь землепроходца Хабарова), чтобы узнать, в каком состоянии дорога «до» и «после». Выяснилось: из восьмисот километров около ста двадцати — не очень проезжие. Однако «в случае чего» нас обещали взять на буксир. Созвонившись с заводом и посоветовавшись, решили не рисковать, а воспользоваться железной дорогой.

Загрузились на открытую платформу, поделив ее с двумя иркутскими предпринимателями, перегонявшими из Японии подержанные иномарки. Они приглашали под крышу, но с нашим невзрачным нарядом мы не рискнули гостить в роскошных автомобилях и сутки под пронизывающим ветром и при жуткой болтанке (платформа располагалась в хвосте состава) двигались к цели. Этот «комфорт» обошелся в три миллиона рублей — такова стоимость машино-места (мы обошлись одним).

В Чернышевске выгрузились 31 июля и поняли, что на материке. Значит, остальная дорога в наших руках! И хотя было еще много разбитых километров, они уже казались мелочью в сравнении с передрягами, оставшимися позади. Уже не тайга, не болота, уже — цивилизация! Да и приятные встречи уже не обходили стороной. Особенно запомнилась встреча с таможенниками под Новосибирском, в небольшом поселке Чик. Один оказался владельцем «Урала», что еще более породнило его с нами. Пригласил домой, устроил баню и ужин, предоставил ночлег. Но какими бы радушными ни были путевые приемы, свой дом притягательнее. Поэтому самым радостным для нас был день 21 августа, когда мы миновали дорожный указатель «Ирбит».

ДОРОГАМИ РОССИИ ЭТАП 5

Июнь – июль 1997 года.

Район: Колыма, Западная Чукотка.

Маршрут: МАГАДАНСКАЯ ОБЛАСТЬ: Галимый (20–22.06) — р. Мяучан — р. Сугой (23.06) — р. Эликчан — Буксунда (24.06) — р. Эликчан (25–27.06) — пер. Эликчан-Омолон — р. Омолон (28.06–01.07) — м/с «Лабазная» (02.07) — р. Нижний Коаргычан (03.07) — р. Большая Авлондя (04.07) — р. Хариусный (05–07.07) — р. Ягельная (Островная) (08.09) — р. Холмистая (Нижний Орах) — р. Вейвеем (09.07) — р. Верхний Орах (10.07) — р. Ниванды — р. Оптимистический (11.07) — р. Чистый (12.07) — р. Правая Имляки (13–14.07) — КАМЧАТСКАЯ ОБЛАСТЬ: пер. Эвено-Корякский — р. Оленья (15.07) — р. Пенжина (16.07) — р. Миритвеем (17.07) — р. Чистая (18.07) — р. Авнавлю (19.07) — ЧУКОТСКИЙ АВТОНОМНЫЙ ОКРУГ: р. Левый Олой — КАМЧАТСКАЯ ОБЛАСТЬ: р. Большая Аянка (20.07) — ЧУКОТСКИЙ АВТОНОМНЫЙ ОКРУГ: р. Ерополькрыткин (21.07) — р. Еропол — р. Тымкывеем (22.07) — р. Макковеем (23.07) — р. Иргунейвеем (24.07) — р. Аунейская (25.07) — Чуванское (26.07) — р. Анадырь — р. Сергеева (27.07) — ур. Солдатово (28.07) — Марково (29–31.07) (категория сложности — пятая).

Продолжительность: без подъездов – 37 дней (23.06.97 – 29.07.97).

Протяженность: общая 1213 км, в т.ч. на тракторах 40 км, пешком 417 км, сплавом 756 км.

Чистое ходовое время: общее 221 час. 10 мин., в т.ч. на тракторах 9 час. 30 мин., пешком 103 час. 52 мин., на сплаве 107 час. 48 мин.

Средняя скорость: на тракторах 4.21 км/час, пешком 3.92 км/час, на сплаве 7.01 км/час.

Участники (6): Николай РУНДКВИСТ (руководитель), Андрей БРАЗГИН (художник, фотограф), Андрей ЗОРИН (ремонтник), Константин МЕРЖОЕВ (завснар), Владимир РОМАНЕНКО (видеооператор), Михаил СЕМЕНОВ (завхоз).

Поселок Галимый Омсукчанского района Магаданской области — самый восточный населенный пункт России, до которого можно было добраться наземным транспортом летом 1997 года. К эвенскому поселку Буксунда, откуда мы планировали начать пеший поход, идет вездеходная дорога. Тракторист Дима Виданов, который довез нас от Галимого до полноводного Сугоя, отказался от брода через эту реку:

— Вода за ночь поднялась еще сантиметров на 10—15. Слишком рискованно переправлять вас, везти до Буксунды, а потом еще возвращаться.

Но нам повезло. В избе-поварне жили трое омсукчанцев, согласившихся перевезти нас на правый берег, избавив от необходимости начинать самостоятельное движение со строительства катамарана. 24 июня без четверти девять утра начался пеший поход!

Рюкзаки огромные, килограммов по 45—50. Вес складывается из группового снаряжения и продуктов, разделенных между всеми поровну, а также личного снаряжения, которое определяет для себя каждый участник.

— Я все перевесил. У меня 55 кило, — сообщил Андрон.

И это при том, что продуктов взяли только на 30 дней при расчетном достижении Марково через 35.

Первые дни идем пять переходов по 30 минут до обеда и четыре после. Привалы между переходами составляют 15—20 минут, но имеют тенденцию к увеличению из-за отставания кого-нибудь из нашей шестерки, вызванного либо усталостью, либо фотокиноэтюдами, либо чем-то еще. Расчетное ходовое время — четыре с половиной часа. Путь проходит по вездеходному следу, то и дело теряющемуся на заболоченных участках.

Я сразу же отстал, поскольку боялся на пятой минуте свалиться в воду с бревна. Замечено, что в начале каждого серьезного путешествия я обязательно куда-нибудь проваливаюсь. Километра через три залезли в чавкающее болото. Ноги погружаются по колено и упираются во что-то твердое. Это лед, вечная мерзлота. Она неприятно похрустывает под ногами. Разумеется, я на ней поскальзываюсь и важно погружаюсь в жижу.

Плечи ноют, спина горит. Вчера была Костина процедура с втиранием финалгона в мой разваливающийся от мотоциклетной тряски позвоночник. Закладываю руки за спину под рюкзак. Вроде легче, но теперь в руку врезаются часы. Снимаю. Минуты через две руки начинают неметь. Вытаскиваю. Смотрю на часы, лежащие теперь в кармане. Еще 23 минуты... Кошмар... Пробую держаться руками за верхние оттяжки лямок рюкзака. В этой позе выдерживаю около 30 секунд. Приподнимаю рюкзак снизу. На мгновение освобождаются плечи, я успеваю вдохнуть полной грудью, и рюкзак снова всем весом наваливается на спину. Причем у меня, видимо, самый легкий рюкзак, поскольку вес личного снаряжения авантюрно мал. Может, еще чего-нибудь выкинуть?

Осталось 19 минут? Так много? Не остановились ли часы? Смотрю, как мерцают секунды. В циферблате отражаются облака. Они напоминают структуру перлита в чугунах. Какова температура плавления железа? 1539 градусов. Помню! О, хороший участок — восемь шагов по твердой почве. 14 минут... Болото, оводы... Если идти к реке, а потом вдоль нее, мы потеряем расстояние... Косинус 45 градусов... Оводы, болото... 11 минут... Нет, я так не могу... Зачем Андрюха спешит? Стою, наклонившись вперед, освободив от нагрузки плечи. Несколько глубоких вдохов... Тангенс 60 градусов... Чебуречная на Сухаревской... 9 минут...

Теперь иду предпоследним. Обогнал Вову, а впереди Андрей Зорин, среди многочисленных обязанностей которого — хронометрирование. За прошедшие со времен «Большого Урала-91» годы он потяжелел, не сделался, как, впрочем, и все, моложе, не много занимался спортом, но скорость свою не растерял!

За поворотом долины вездеходный след опять юркнул в вязкое тягучее болото. Его преодолевали полторы ходки. С трудом нашли пятачок сухого грунта для привала. К счастью, в конце дня дорога вышла на возвышенность, нам удалось достичь Буксунды и сразу оказаться в кольце огромной собачьей своры.

Буксунда — крохотный поселочек, состоящий из 6—8 домов. На карте под его названием короткая приписка — «нежил.». Это не так. В поселке живет семья эвенов Ивановых, потерявшая, к несчастью, двух мужчин за прошедшую зиму. Их свежие могилы мы видели на крохотном придорожном кладбище. Оставшиеся мужчины на охоте, поэтому нас встречают только две настороженные женщины и несколько ребятишек.

— Идем на Чукотку. Нам надо выйти на Омолон, — говорю я.

— Омолон — это не Чукотка. Там Северо-Эвенский район. Что-то вы не то говорите, — возражает хозяйка.

Выясняется, в поселке... начальная школа! Связь с Омсукчаном по рации. Нам позволяют разместиться в пустующем домике и продают за 10 тысяч рублей (больше денег брать отказываются) три литра прокисшего жирного молока и два огромных вкусных каравая хлеба. Уже через 30 минут я бы ни за какие коврижки не стал употреблять этот напиток. Но... жажда. Выпили все, последствий никаких.

Под вечер стало знобить. Выпили по чуть-чуть спирта и стали укладываться спать. Позади очень трудный день. Всегда тяжело начинать пеший поход, а в нынешних условиях, когда мы были практически на два месяца лишены физических нагрузок, — вдвойне.

Утро. Болит все тело. Как пойдем — не представляю. Аппетита никакого. Стал другом большинства буксундинских собак, вывалив им почти всю рисовую кашу. Рядом кряхтит Вова с распухшей пяткой.

Мой критерий предельно допустимого для переноски груза — возможность самостоятельного надевания рюкзака, лежащего перед этим на земле. Кое-как нацепляю мешок на плечи со второй попытки.

Дорога сегодня получше, особенно после брода через Эликчан. На душистом разноцветном лугу пасутся лошади. За ними белоснежная наледь, жидкий тальниковый лес, а еще дальше — темно-зеленые волнистые горы со снежными морщинами. Увязавшиеся подкормленные собаки отстали, увлеченные ловлей сусликов-евражек среди желтых маков. Единственное препятствие на пути — здоровенные вязкие лужи, выжимающие нас с дороги в цепкие заросли злодремучей карликовой березки. На привалах ищем прошлогодние бруснику и шикшу.

Последний предобеденный переход не доходим минуты две и падаем в колкий ягель. Радикальное отличие пешего похода от мотоциклетного: на пешке, приходя на привал или обед, одеваешься, а на мото остановки связаны со сниманием излишков одежды.

После традиционного обеда из пакетных супов с сухарями и чая с тремя кусочками рафинада лежу в спальнике среди сухих старых деревьев на опушке редкого продуваемого ветром лиственничного леса. Костя обходит нас всех и замеряет размеры талий, бедер, грудных клеток:

— Посмотрим, на сколько похудеете!

Один переход после обеда обычный, затем левый борт Эликчана подошел вплотную к реке, стал крутым. Переходим обратно. Дорога куда-то пропала, наверно, ездят прямо по воде. Ищу тропу среди деревьев. Замечаю, что когда надо выбирать дорогу — вхожу в азарт, конец перехода подкрадывается незаметно. Если просто идти по дороге — быстрее дохну.

На последнем переходе отстал Вова, Миша вызвался его подождать, а я недостаточно убедительно объяснил дорогу. В итоге Миша с Вовой продирались лесом, сделали 5—6 лишних бродов и отстали минут на 30.

И все-таки одна из собак окончательно увязалась за нами. Ее назвали Буксой в честь ее исторической родины — Буксунды и поставили на довольствие. Она жадно сожрала свою порцию супа и удрала в лес. Наверно, на охоту.

Судя по прежнему опыту, наиболее трудный день в походе — третий. В первые два, по-видимому, организм использует внутренние ресурсы, надеясь, что издевательство над ним прекратится, а начиная с третьего жизнь заставляет его отказаться от иллюзий и вынуждает перестраиваться.

Дорога вышла на болото и веером разбежалась в нескольких направлениях. Издали этот участок мы принимали за милую изумрудную лужайку. Немое разочарование. Андрей пошел вперед с энтузиазмом танка. Я попытался увязаться за ним. Куда там! Ноги засасывает болото, а вытаскиваются они уже без сапог. Я смирился с превратной судьбой и плелся в хвосте. Здесь я неожиданно сделал открытие: мое отставание вдохновило хромого Вову, он шел вплотную за мной и не отставал. Когда в качестве эксперимента я чуть прибавил, он прибавил за мной. Так мы и добрались до изюма.

После трех дообеденных переходов завхоз Миша, отвечающий за питание, выдает по две столовые ложки изюма. Это — перекус. После обеда в качестве перекуса выдается сырокопченая колбаса. Потребление воды завхозом не регламентируется. Она есть всегда, в крайнем случае болотная с ржавыми разводами. Такая вода называется минеральной.

Парит. Вдали начинает грохотать. Хорошо, если гроза разрядится в долине Омолона, а то мелководность Эликчана нагоняет тоску. Сплавляться здесь можно разве что по Сугою, от устья Эликчана.

На противоположном берегу мирно пасутся медведи. Мамаша с годовалым ребенком. Ребенок килограммов на восемьдесят весом, почуяв нас, удрал. Мамаша внимательно изучила нас и с видом хозяйки степенно удалилась. Букса при этом жалобно подвывала и с поджатым хвостом крутилась под ногами. Это продолжалось долго, пока медвежий дух не растворился в застывшем предгрозовом воздухе. Вова не отставал...

Вечером у нашей псины, вероятно, на нервной почве, разгулялся дикий аппетит. Она слопала штатный ужин, кости всех куропаток, потом с полным брюхом вернулась с охоты на евражек. Ловя этих сусликов, Букса жалобно скулит, потому что те, прячась в своих норках, больно цапают ее за морду и за лапы, которые она сует в подземные лабиринты. При таком харче могла бы себя и не утруждать, тем более, когда я гляжу на ее стертые зубы, мне кажется, ей лет двадцать.

Один из моих любимейших ландшафтов: холмистая долина, окруженная зубчатыми горами, редкие лиственницы, отдельные очаги кедрового стланика на твердой каменистой почве, островки шикши и брусники — красиво и проходимо, как в парке. Растительность редеет, Костя мечтает иметь много денег и летать сюда на вертолете. Рядом с рекой среди кривых деревьев он присмотрел место для постройки дома.

— Черт подери, — говорит Миша. — Я забыл ковшик на предыдущем привале, когда пили воду.

Он порывается вернуться назад, но его сдерживают пять километров в оба конца и голодные медведи, гуляющие где-то рядом. На следующем переходе общими усилиями находим для Миши очень ржавую, но завидную по вместительности консервную банку. Благо, еще на Тылае нами приобретен бесценный опыт существования без кухонной посуды. Полчаса завхоз тер банку песком, пока не привел ее к виду, достойному той пищи, которую из нее предстоит потреблять.

К обеду поднялись выше границы леса. Разноцветные горы, склоны без растительности. Но в долине еще много карликовой березки, рододендронов, море цветов. На небе вся гамма существующих в природе облаков плюс яркое солнечное гало!

Судя по карте, здесь должно быть большое озеро, но его нет. Такое уже бывало на Сунтаре в 1982 году. Вероятно, при аэрофотосъемке топографы принимают за озеро большую блестящую на солнце наледь.

Экономный Вова выстроил камин и готовит в нем обед на сухих березовых веточках, кусочках рододендронов и щепок, подобранных заранее хозяйственным Андрюхой Зориным. Вспоминается случай, когда мой приятель Володя Беляков в 1981 году в Саянах между перевалами Бепкан и Динозавр на одном резиновом сапоге с коротким голенищем приготовил ужин и завтрак по полной программе на пятерых.

Выход на фотоэтюды после обеда показал, что топографы правы, а я не умею ориентироваться. Большое озеро в абсолютном соответствии с картой лежит чуть поодаль. Через два перехода выходим на седловину перевала через Отайкачанский хребет. Перевальную точку определить трудно — просторное плато. Часовой альтиметр долго показывал 1160 м над уровнем моря. Наконец, высветилось «1155», стало быть, начался пологий спуск в долину Омолона.

Справа возвышаются массивные мрачные вершины, впереди видны стадо оленей и строения, обозначенные на карте как «бараки». Рядом с ними штольня, рельсы, странное строение, подозрительно напоминающее виселицу, и кладбище. В далеком прошлом здесь было и электричество. Сейчас — груды битого стекла, кучи мусора и развалины, используемые оленеводами на дрова. Миша, порывшись в хламе, отыскал вполне пристойную миску и электрический фонарик времен НКВД.

Подошли оленеводы-эвены из поселка Гарманда.

— Тут в сороковые годы зэки сурьму добывали, — компетентно сообщили они.

Стойбище оленеводов расположено километрах в пяти ниже по Омолону. Эти трое — пастухи. Одному из них 14 лет.

— На каникулах?

— Нет, в школу не хожу. Несколько лет уже, — отвечает Паша.

— А что так?

— Работаю... Некогда...

Стойбище — это десяток выцветших брезентовых палаток, растянутых на кольях, несколько костровищ, сонные лица отдыхающих пастухов, трактор, телега, сани, мусор и ватага собак. Эвен Андрей, тщетно пытающийся напоить нас чаем, очень похож на носовского Знайку — такая же стрижка, такие же очки, нос, логичные и взвешенные высказывания по поводу прогрессивных методов ловли рыбы и шансов коммунистов на ближайших районных выборах.

Окружающие горы почти сплошь белые. Интенсивно тает снег, вода в Омолоне быстро прибывает. Володя предлагает кончать с пешим движением и строить катамаран. После выслушивания взаимоисключающих мнений участников по этому поводу и лазания на вершину соседнего холма, я решил начать сплав за наледью, что километрах в восьми отсюда. Пока река разбивается на большое количество рукавов и в русле много завалов. Вова поворчал секунд тридцать, но дискуссии не было, и он успокоился. Хотя, между прочим, я на сто процентов уверен, что Боря Добровольский, мой главный авторитет по сплавам, решил бы плыть отсюда.

— Вован, не огорчайся, — говорю я. — Скоро дневка.

— Мне все равно.

Дороги на нашем берегу не оказалось. В ее поисках отошли далеко от реки и двигались по живописным увалам вдоль левого борта долины. Под самыми горами встретили несколько пригожих лесных озер, с островками, торчащими камнями и небольшими скалами. Красиво, но идти по берегам трудно, ноги погружаются в глубокий сырой мох. Пошли обратно к реке. Перейти ее с ходу вброд даже по перекату не удалось. Воды все больше и больше. Отказываться от начала возможного сплава глупо, поэтому решаем строить катамаран здесь. Здравый смысл преодолел мое упрямство, и я признал ошибочность вчерашнего решения. Вова счастлив больше всех и побежал в лес с топором.

Лесорубы заготавливают жерди для рамы нашего судна: пилят и ошкуривают стволы лиственниц, дежурный готовит обед, остальные засовывают катамаранные баллоны в чехлы и надувают их. Для этого используется большой надувательский мешок. В нем собирается воздух, затем мешок наглухо закручивается, и его содержимое через шланг с писком перетекает внутрь баллона. Эффективнее всего выдавливать воздух тяжестью своего тела, то есть лежа на мешке. Последний штрих — доведение баллонов до звенящего состояния — наводится ртом.

Основательное изготовление катамарана, включая обед, заняло около восьми часов. В 17.00 стартуем. Как раз сделаем парочку переходов, разберемся, что к чему, а там — ночевка и исправление выявленных огрехов.

В сплаве самое трудное — начало. Это уникальный спорт: в нем невозможно тренироваться регулярно (ни бассейн, ни домашняя ванна для этого непригодны), а особенность рек такова, что наиболее сложные участки встречаются, как правило, в верховьях, то есть без всякой тренировки и даже разминки вы попадаете в объятия стихии. Вдобавок к этому, если у вас вдруг закружилась голова или вы внезапно почувствовали неуверенность, то в водном потоке нет возможности присесть, лечь на травку и передохнуть. Что еще? Еще у нас неприятные воспоминания от Тылая. И вообще не водники мы...

Четверо с веслами сидят на рюкзаках в углах нашего судна, еще двое — посередине боковых баллонов. Это — пассажиры. На центральный баллон привязываем два прорезиненных мешка с наиболее ценными вещами (деньги, документы, фотоаппараты, видеокамера) и продуктами (он весит килограммов сто), а также промокаемый мешок с кухонными принадлежностями (котлы, миски, костровой набор, именуемый в просторечии «кострационным»).

Через две минуты первая расческа. Так называется дерево, нависающее над водой. С трудом удается отгрестись. При этом нас разворачивает задом наперед. Обезумевшая Букса соскакивает с катамарана и плывет к берегу. Причаливаем, чтобы забрать ее обратно, она рычит и сопротивляется.

— Ну и черт с ней!

Букса бежит берегом, жалобно визжит, переплывает через рукава и притоки, скулит и воет.

— Проходим левым берегом, корягу обходим правым бортом, — кричит Костя.

— Струя же вправо пошла, — не соглашается Андрюха.

Слегка задеваем корягу. От расчески отталкиваемся ногами. Струя за ней уходит под завал из лиственниц.

— Обнесем!

— Проскочим!!

— Стоять!!!

Протаскиваем судно по мели, обнося завал. Расческа, перекат, стремнина, коряги, уходим от завала, но не уворачиваемся от крутого берега, в который врезается весь поток и мы с ним. Местами встречаются обрывистые высокие берега с выходом вечной мерзлоты. Ее таяние приводит к тому, что огромные куски дерна лохмотьями свисают вниз на 2—3 метра. Река слишком узкая, метров 15. Левый борт перегребает, крутимся, словно детский кораблик, пущенный в весенний поток. На перекате баллоны скоблят дно, приходится слезать и проталкивать лохань. Надо еще вовремя заскочить обратно!

За 55 минут подошли к наледи. Здесь больше скреблись, чем плыли (видите: я — пешеход, водник сказал бы «шли, плывет только ...»). Глубина реки на протяжении двух километров нигде не оказывается больше 15 сантиметров. Остросюжетных ситуаций нет. Горячие дискуссии шли на тему того, какой протокой оптимальнее проходить. Лучшее в этой ситуации — пользоваться принципом умнейшего Талона (Толика Янцена): «Я — бамбук, ничего не знаю, в полемиках не участвую».

В 7 часов вечера встали на ночевку на галечной косе. Кругом простор Верхнеомолонской равнины. День превзошел все самые оптимистические ожидания. Мы за наледью! Река сплавная! Катамаран построен и уже опробован! И что меня вовсе удивило, народ отказался от предполагаемой в начале сплава дневки и рвется в бой.

У катамарана выявлены следующие недостатки: нет укосины, и наше судно грозит принять форму параллелограмма, разболтались вязки, подспускает воздух центральный (старый) баллон, оторвалось колечко крепежа одного из баллонов к раме, очень короткие весла, мешают далеко выдвинутые наружу концы кормовой поперечины, центральный баллон подвязан не посередине, что приводит к смещению центра тяжести всей конструкции (не поэтому ли левый борт легко перегребал?).

Пока Андрей Зорин проявлял чудеса работоспособности, устраняя отмеченные недостатки, неожиданно пришла измочаленная Букса. Я искренне думал, что мы ее больше не увидим. Она, поджав хвост, бесшумно растянулась возле костра и сушила свою шкуру.

Первое июля оказалось дождливым, холодным и вялотекущим днем. Омолон выписывал медленные петли в широкой межгорной равнине. Мы махали веслами и мокли. Андрон был в ударе, и за день нам удалось съесть, кроме штатных продуктов, 11 разных водоплавающих. Под вечер я допустил ошибку, отдав Мише весло. Он мне его не вернул, и без работы пришлось немного померзнуть. После принятия правого притока Хадаранди Омолон стал шире раза в три.

Утром следующего дня сквозь мохнатые темно-серые тучи пробивалось солнце. Горы потели, источая глубы пара, в котором тонули солнечные проблески. Букса лежала целиком в углях потухшего костра. Я полез в палатку за фотоаппаратом. Часы неистово пищали, извещая о половине шестого. Дежурный Миша сонно пытался найти и выключить их.

Букса то и дело соскакивает с катамарана и носится по берегу. Лосей здесь видимо-невидимо. В конце концов ждать ее каждый раз становится невозможно. До этого она всегда находила нас и возвращалась. В этот раз она больше не пришла.

— Пришла, не поздоровавшись — ушла, не попрощавшись, — сказал Миша.

Позднее метеоролог Николай Гимро с «Лабазной» сообщил, что есть собаки, которых специально натаскивают на лосей. Они могут по нескольку часов удерживать животное в одном месте, дожидаясь прихода охотника. Если Букса из этой когорты, то, выходит, мы ее кинули.

— Смотрите, лосенок, — тихо сказал Костя.

Я увидел симпатичное животное в тот момент, когда оно побежало от берега.

— Пристаем!

Андрон с фотоаппаратом (ружье всегда при нем) выскакивает на берег и исчезает из вида. Все остальные тусуются возле катамарана. Вдруг мы видим, как откуда-то из леса выбегает здоровенный лось и несется прямо на Андрона. Андрон прекращает фотоэтюды и отступает. Сначала шагом, а потом бегом. Свирепое животное продолжает преследование.

— Стрелять?

Следовать совету местного охотника, который говорил: «Лося завалите, ляжку отрежьте, остальное бросьте», — нам не позволяют совесть и антибраконьерское воспитание, основанное на известных фильмах с участием Никулина, Вицина и Моргунова. Однако взяли грех на душу... Туша тщательно разделывается, и ее части развешиваются на катамаране ниже уровня воды.

Омолон продолжает вязать петли по северной части Верхнеомолонской равнины. Справа, а иногда слева во всей красе видна Намалинга — здоровенная гора, которую Андрей Зорин сначала называл Слоненком, а потом Слоненком Плачущим. В конце концов я потерял ориентировку. Но чем хорош водный туризм, ориентироваться в нем вовсе не обязательно: река сама знает, куда ей течь, и путешественников об этом не спрашивает.

Весь день над нами летают вертолеты. Они совершают рейсы из Омсукчана на золотодобывающий рудник Кубака, где работают американцы. Их база расположена в устье реки Кубака на Малой Авланде, притоке Омолона в десяти километрах от него самого. Полеты не прекращаются даже в грозу. Трескотня вертолетов и раскаты грома поют гимн во славу презренного металла.

Омолон покидает равнину, собирается в одно конкретное русло и устремляется в прорыв. Скорость течения достигает здесь 12—15 км в час. Кое-где береговые утесы напоминают уральскую реку Чусовую. Сначала появился тальник, затем тополиные рощи и заросли ольхи. На высоком утесе в гнезде сидел огромный свирепый орел. На фоне грозового неба долго были видны его атлетические плечи и маленькая головка птенца.

В 8 вечера наблюдаем на правом берегу моторные лодки и водомерный пост. Где-то поблизости должна быть метеостанция «Лабазная». Она расположена так укромно, что мы почти час бродили по лиственничному лесу, пока не наткнулись на несколько строений. Рядом с ними лежало задумчивое озеро.

Удачно «вписались» (по терминологии автостопщиков) на метеостанцию. Там живут два метеоролога Раисия Яншитова, Николай Гимро и собаки Чуна и Лада. Нам вполне рады. Летом людей у них вообще не бывает. В прошлом году один раз прилетал вертолет на президентские выборы. Метеорологи сказали, что голосуют за Зюганова, — на второй тур вертолет пролетел мимо. Зимой рядом проходит автодорога-зимник с регулярным движением, а летом по Омолону мы оказались первыми пловцами за те два года, что метеорологи работают здесь.

Рая и Коля — люди добрые и веселые. Тропинка от жилого дома к летней кухне и дальше до туалета именуется проспектом Ленина. Рая была крутой спортсменкой и готовилась выступать на Олимпиаде в Мюнхене, но какая-то травма ей помешала. Зарплата у них 700 тысяч рублей в месяц и никаких поставок продуктов. Уезжать они, однако, никуда не хотят, а больших городов опасаются. Рая — женщина разговорчивая. Поэтому совместный суп (я — дежурный) мы варили ровно до полуночи.

Утром Рая и Коля восторгались нашим замечательным судном. Рая сказала, что такую штуковину им надо срочно купить. Метеорологи дали нам в дорогу остатки вчерашнего супа (литров десять), мешок соленой и вяленой рыбы, три буханки хлеба и даже проплыли с нами метров 500 по реке. Мы с чувством глубокого удовлетворения поделились с ними лосятиной.

Сегодня идем непрерывно 6 часов. Каждая пара управляет судном по два часа. Вечером праздничный шашлык (сегодня 75-й день похода, расчетная середина маршрута) и заготовка мяса впрок. Завтра и послезавтра я хочу опробовать на практике метод жизни на катамаране, предложенный авторитетным екатеринбургским водником Мишей Вахониным. Суть его заключается в том, что люди на судне должны двигаться непрерывно, не приставая к берегам, и при этом жить, питаться, отдыхать, работать, спать, справлять надобности, любить и т.д. В нашем положении последнее проблематично, а все остальное мы готовы опробовать. И если это удастся, то мы за двое суток (часов 30 непрерывного движения) пройдем около 230 км и закончим омолонский сплав. Для реализации этого грандиозного проекта на метеостанции мы взяли половину бочки для разведения в ней костра, металлические листы, дрова, куски фанеры для палубы.

За день нас побеспокоило пять отдельных гроз, одна за другой пересекавших Омолон поперек. Полторы из них оросили нас прохладными дождевыми струями. К исходу шестого часа пропали галечные косы. Остановились в глухом лесу на высоком правом берегу. Это излюбленные оленеводческие места стоянок. Действительно, неподалеку содержатся следы их пребывания. Река здесь вплотную прижимается к высокой осыпной черной и довольно мрачной горе на противоположном берегу.

Вова проспал, за что ему была вынесена благодарность, ибо как раз к моменту нашего старта поднялся густой туман, который до этого вязко заполнял всю долину. Установили пары гребцов: Володя с Мишей (через две минуты после старта они решили поправить наши прически, затащив под уныло наклоненную к реке лиственницу, за что тут же были поименованы парикмахерами), я с Костей («Моторола», по надписям на наших кепках) и два Андрея (просто Андроны, без кепок и цирюльничьих замашек).

Дождь кончился, светит солнце, но угрожающие тучи все еще висят над горами. Подступающие к реке косогоры покрыты россыпями камней вперемежку с ягелем, оранжевыми лишайниками, зарослями кедрового стланика и отдельными лиственницами. Наступил один из прекраснейших моментов путешествия: лежа на катамаране, мы проносимся вдоль береговых скал, обжитых чайками, и просто любуемся природой.

Рядом с устьем Кубаки встретили рыбаков. Один из них скучно посмотрел на нас, как будто здесь проходит по десять судов в день. На вопрос о том, клюет ли тут, он посмотрел в разные стороны, потом на небо, на нас и, когда мы уже решили, что он — американец и не понял нас, тихо ответил:

— Клюет.

В 22.26 загорелась палубная фанера под костровой бочкой. Потушили.

Солнце тонет в облаках. Последнее из них блуждает по небу в поисках недолгого ночного приюта. Остальные уже нашли ночевку. Круглосуточное плавание позволяет соприкоснуться с невиданным: свежий ветер, розовое и оранжевое небо. Когда наступит самый темный час этой белой ночи?

Шипят баллоны и даже потрескивают. В чем дело? Не выходит ли воздух? Вроде нет. Крайние баллоны звенят от щелчков. Андрюха на всякий случай ртом на ходу подкачивает более старый центральный. Баллоны по-прежнему потрескивают. Будто наэлектризовались. Ничего не можем понять. Вова, любитель физики, пытается вызвать нас на научную дискуссию, но никто не может выдвинуть ни одного аргумента, и свободная от гребли четверка укладывается спать.

Я располагаюсь на корме (дежурные гребцы сидят на носу). Прохладно, плюс неожиданно в полночь появились комары. Я снимаю сапоги и залезаю в спальный мешок. Не знаю, куда девать сапоги. Все что не привязано — потеряно. Таково правило водников. В голову приходит «гениальное» решение: я надеваю сапоги на ноги и лезу в спальник вместе с ними. Поскольку наше судно имеет фанерную палубу, лежать вполне комфортно. Удается дремать под плеск воды между баллонами.

Сплав по Омолону закончили 5 июля в 12.39, некоторое время поплутав в узких правых протоках. Точку нашего спешивания любой без труда найдет на карте: она знаменита тем, что является самой восточной на Омолоне. Ниже река заворачивает налево и приобретает западную составляющую, а значит, нам с ней не по пути. Взаимные поздравления. Андрон, сплавлявшийся впервые, в полном восторге; Вова, «любитель водного ориентирования на байдарках», напротив, огорчен: впереди «чертова пешка».

По шкале, принятой туристами-водниками, Омолон относится ко второй категории сложности. Основные препятствия: в верховьях — расчески, шиверы, в среднем течении — завалы (местное название — заломы), образующиеся на многорусловых участках. Я никогда не встречал столь стремительной реки. Средняя скорость сплава превысила 8 км в час, достигая на некоторых участках 14—16 км в час. Самые быстрые участки — прямолинейные, идущие следом за спокойными петляниями. По моим понятиям, уровень воды очень высок, но Коля-метеоролог (а заодно и гидролог-водомер) говорил, что он уже основательно упал. Птиц и зверей по берегам огромное количество, ландшафты — высший класс. Омолон — чудо!

После достижения любой цели наступает момент странной апатии, прямо пропорциональный значимости решенных задач. Участники экспедиции «Дорогами России-97» бесцельно бродят по продуваемой теплым ветерком широкой галечной отмели. Миша начал вяло сортировать продукты, извлекая их из огромного непромокаемого мешка. Андрей лазает по тальниковым зарослям в поисках наиболее пригодного для бани места. Кто-то стирает вещи, кто-то с серьезным выражением лица балуется навигационным прибором, определяя координаты, азимуты, время восхода солнца, яркость луны и т.д., а Костя сел писать дневник и внезапно уснул.

Дневочный завтрак утомленных путешественников включал умопомрачительную сырокопченую колбаску Екатеринбургского мясокомбината, закуску из малосольных хариусов, лосиные отбивные, вымоченные в лимонной кислоте, пюре «Анкл Бенз» и манговый кисель от «Русского продукта».

Баня была шедевром. Андрей придумал использовать в качестве каркаса десяток растущих по кругу тальниковых жердей. Вверху они были связаны между собой, образовав естественный свод, а между ними сложена каменка с топкой. Камни лучше всего брать средних размеров, ибо большие очень долго накаляются, а мелкие плохо пропускают воздух. Дров кругом полно. Ими часа три нагревали камни. Затем зола и угли выгребаются, прямо в топку плещется вода. Это позволяет одновременно ликвидировать возможность последующего угара и убрать паром копоть с камней. Следующая подготовительная стадия состоит в натягивании на каркас герметичного тента. Вместо него можно использовать дождевые накидки, плащи, а отдельные щели затыкать ковриками или засыпать песком. К запахивающемуся входу Андрей привязал камень. Нагретую каменку теперь можно поливать водой. Добро пожаловать в шикарную стерильную и гигиеничную походную баню разового пользования! Отдельно на улице в бочке, которую везли с метеостанции и в которой накануне мариновали мясо, нагрели воду для мытья. Веники, контрастные ванны, фотографирование — дело вкуса.

Перед отбоем мимо нас прошла моторная лодка.

— Егеря?

— Какие тут егеря, здесь одни браконьеры, — возразил Костя.

В лодке были водитель автомобиля, авиадиспетчер и беременная собака. Все они жители поселка Омолон, знаменитого самыми высокими ценами в России, а может быть, и в мире, на бензин: 1 литр А-76 предлагается и приобретается по цене 20 тысяч рублей, или 3,5 доллара. Промысел их был неудачен, а презентованные нами остатки лосиного мяса были приняты с благодарностью.

— Здорово получилось, ничего не пропало, — радовался Андрон.

Пятый этап экспедиции — самый продолжительный и состоит из четырех участков: подход к Омолону, сплав по нему, подход к Ерополу и снова сплав. Утром после дневки на Омолоне начинаем более чем трехсоткилометровый переход в долину Анадыря, к истокам его крупного правого притока Еропола.

После долгого и нудного сбора пошли по мерзкой непроходимой местности. Минут двадцать ушло на напряженную борьбу с отдаленными глубокими протоками и старицами Омолона. Это происходило в лесу с несметным количеством поваленных деревьев. Минут десять был приличный участок твердой почвы, а потом... потом пошли болота с кочкарником. Ставишь ногу на кочку, она соскальзывает. Чтобы удержать равновесие, приходится судорожно делать 2—3 шага в сторону, при этом ноги, конечно, соскальзывают и с соседних кочек. С трудом ловишь равновесие, отдыхаешь и идешь дальше. Ноги иногда так засасывает, что приходится вытаскивать их с помощью рук. Единственный плюс местных болот в том, что лежат они на вечной мерзлоте, которую частенько ощущаешь, словно асфальт под ногами.

Если несешь рюкзак на плечах, они ноют и отваливаются. Удобно подложить под низ мешка руки, но тогда физиономия оказывается беззащитной перед меткими ударами комаров. Где мазь? Она смылась потом к десятой минуте перехода. В связи с этим наиболее употребительны нами в борьбе с гнусом хозяйственные сетки, иначе — авоськи, пропитанные каким-нибудь репеллентом и наброшенные на голову. В маске пчеловода кажется очень душно, да она еще и за сучки цепляется.

К концу третьего перехода (идем по-прежнему 9 ходок по 30 минут) подошли к красивому изумрудному озеру. Красивое-то оно красивое, да приятно только на вид: кругом топкие берега. Покушали изюма, потоптались и пошли дальше.

Обедали возле болотной лужи, которую, призвав на помощь возвышенные чувства, можно назвать таинственным лесным озерком. Но чувства притуплены комарами и жарой. Ноги засунул в капроновый мешок, руки и лицо обмазал «Аутаном» и мирно лежал в тени, напоминая себе питона, переваривающего быстро поглощенную пищу.

Кошмар продолжался и после обеда. Разнообразие внесли только участки, где мы шли прямо по руслу ручья (хариусы стаями бились о наши ноги), и короткий отрезок толковой лосиной тропы. Ночевка в дремучем месте: кочкарниковое болото с редким горелым лесом, бурелом, заросли колючих кустиков, ручей с глубоким руслом.

— Костя, сегодня будет дождь? — спросил Миша, укладывая утром рюкзак.

— Конечно нет, не видишь, что ли?

Услышав желанный прогноз метеоролога, мы дружно упаковали прорезиненные вкладыши в глубь рюкзаков. Пошли по каменистому увалу. Его хватило на два с половиной перехода, которые с сегодняшнего дня увеличили до 35 минут. Затем увал завернул к югу, и нам пришлось с ним распрощаться. В это же время на наши головы свалилось другое разочарование в виде водяного потока с неба, взявшегося из ниоткуда. Приходится принимать срочные меры: накрывать и частично переупаковывать рюкзаки.

На вязкой кочковатой лесотундре лучше выбирать путь по фрагментам ягеля. Он растет на более твердой почве. Местами встречаются небольшие и очень прочные участки без всякой растительности. Они напоминают такыры, и происхождение их непонятно. Возможно, это следствие выпучивания вечной мерзлоты. На них очень удобно останавливаться на привалы. Их главный недостаток — малочисленность и площадь не более двух-трех садовых соток. Вообще тундра пестра, и на третий день мы приспособились по ее цвету прогнозировать скорость движения и выбирать оптимальные участки, почти как по оттенкам снега в Арктике!

В обед распогодилось настолько, что на небе не осталось облаков. Ветерок на пару с солнцем сушил мокрые вещи, и к путешественникам большими порциями возвращался оптимизм. Еда состояла из двух блюд: супа по-баварски и ухи по-омолонски. Вечером после отбоя Андрон, окрыленный первым уловом, добыл еще штук 15 хариусов. После изобильного и застревающего в зубах лосиного мяса рыба была просто изумительна.

— Костя, а после обеда будет дождь? — спросил Миша просто так, ради прикола.

— Конечно нет, теперь точно не будет.

Через 30 минут на западе показались белогривые облачка. Они весело бежали на нас, меняя по пути окраску. Прямо над нами они объединились, загрохотали и обрушились шквалом дождя. Запад стал тоскливо беспросветным. Было ясно, что это надолго. Печально... Однако через ходку дождь внезапно прекратился, и оказалось, что его стена закрывала безмятежные барашки на просторном голубом небе. Радостно...

На предпоследнем переходе дошли до реки Островной. Ее широкая галечная долина подсказала главный вывод: двигаться вдоль ручьев намного проще, чем поперек. Места столь симпатичны, а дальнейший подъем к перемычке на Нижний Орах столь мрачен, что решили остановиться на ночевку, не сделав последнего перехода. В качестве оправдания были приняты к сведению также факты усталости и позднего (15.35 вместо обычных 14.30—15.00) выхода с обеда. Опять ограничились, как и накануне, четырнадцатью километрами. Если вчерашний результат сбил спесь, то сегодняшний слегка озадачил. Идти быстрее или дольше с такими рюкзаками почти невозможно. Остается лишь надежда, что по мере приближения к горам болотистый кочкарник будет отступать.

Андрей Зорин почти всегда идет впереди. Он лучше меня выбирает дорогу и виртуозно прыгает по кочкам. Степочкин впоследствии писал об этом: «Когда Зорин идет по кочкарнику, то полное ощущение того, что рубят капусту для закваски: такая же твердая поступь ног-«секачей», такой же хруст, такой же брызжущий во все стороны сок». Сапоги Андрюха слегка стаптывает внутрь. Палку он обычно несет перед собой горизонтально, держась руками за ее концы. Он постоянно пользуется поясным ремнем. На привал садится, опираясь на альпеншток и не снимая рюкзака. После этого он расстегивает ремень, садится на рюкзак. На привале он либо что-то вырезает ножом, либо читает захваченный в последнем населенном пункте роман.

Константин Мержоев идет прямо уверенной походкой, рюкзак не сгибает его и не клонит к земле. Своим видом он напоминает туриста, изображаемого на плакатах о здоровом образе жизни. Кепочка, темные очки и окладистая борода ставят его в один ряд с такими непримиримыми борцами, как Фидель Кастро или Шамиль Басаев. Рюкзак у Кости к концу каждого из этапов почему-то даже увеличивается. Костя пользуется поясным ремнем.

Андрей Бразгин, Андрон, идет, характерно раскачиваясь из стороны в сторону, словно всю жизнь только тем и занимался, что бродил по кочкарникам. Ружье-пятизарядка МЦ-21-12 висит у него на шее. Приклад слева, ствол справа, спусковой крючок смотрит вверх. Руки лежат на ружье, может быть, поддерживают его, а может быть, просто висят. У Андрона необыкновенно длинный шаг.

Миша Семенов — самый удивительный ходок. Он может плестись в хвосте, «еле перебирая ластами», а может вдруг включить такую скорость, что летит, почти не касаясь земли. Когда он обгоняет, я ощущаю себя улиткой, в крайнем случае черепахой. Костя говорит, что Мишка похож на представителя африканского племени масаев, и такую свою оценку он считает комплиментом.

Предпоследним на пятом этапе чаще всего иду я. Руки держу под рюкзаком за спиной. Альпенштоки я разлюбил. Что-либо висящее в руках (фотоаппарат, мешок с грибами, охапка хвороста) меня бесит. Леня Алексеев, а также Серега Ткач, известный как Фредди, говорили, что я, разворачивая при ходьбе (особенно в гору) носки в разные стороны, напоминаю им Чарли Чаплина. На привалах я сажусь довольно редко и книг не читаю.

В руках Володи Романенко телескопические лыжные палки. Он — лыжник-призрак, которого лето застало в дороге. Володя стер ноги и почему-то не слишком занимался их лечением. Поэтому он, как правило, шел последним, а когда занимался киносъемками — отставал безнадежно.

Столкнулись с необычной проблемой. У нас большая палатка «Зима». Центральный кол (в просторечии ЦК) связываем из двух альпенштоков, а в качестве крепления оттяжек используем крупные коряги или камни. На Островной нет ни коряг, ни больших камней. Кому-то приходит в голову остроумная идея набить имеющиеся мешки, в том числе полиэтиленовые, мелкой галькой.

Выше и ниже нас на Островной стоят эвены-оленеводы из поселка Омолон. Нас заметили и посетили. Высокий и худой эвен 22 лет от роду сообщил о своей жизни. В чуме живет с женой и двумя малыми детьми. Кочует. Дома в поселке нет. Деньги последний раз видел, но не держал в руках в начале 1994 года. С весны обещают муку и сахар. Ждут каждый день. Эвен не матерился.

— Как олени? — спрашиваем.

— Разбазарили стадо. Было 7—8 тысяч голов. Осталось 700. Пропили. Демократия... Вы знаете, что такое демократия? Это неправильно понятая свобода. Приходится жить. Дети — наше будущее.

оторванный от цивилизации эвен с ходу сказал:

— От Выборга идете? Это на финской границе, там еще Карелия рядом!

Многие  россияне не только за Уральским хребтом, но и в Тверской и Пермской областях пожимали плечами.

— Из Выборга!

— С выборов? С каких таких выборов? — возмущался народ.

Есть два варианта пути: напрямик через перемычку короче, но по болоту; в обход километра на два дальше, но по бечевнику Вейвеема. Подходит Вова. Варианты: пятьдесят на пятьдесят. Кричу Андрею, чтобы шел в обход. Он кивает головой и уходит. Мне кажется, не туда, но молчу, потому что действительно пятьдесят на пятьдесят. Оказывается, Андрюха грамотно огибает заросли вредной карликовой березки. Ручья, который я нанес на миллионку, практически нет. Есть некоторое перемещение воды посреди гнилого болота.

Иду след в след за Костей. Это значительно проще, чем самому выбирать дорогу, но не совсем этично по отношению к другу. На следующей ходке он идет за мной, утыкаясь в рюкзак при моих резких торможениях. По очереди — другое дело!

Андрон поймал птенца и призывает его фотографировать. Неохота. Надо останавливаться и снимать рюкзак. Я устал и раздражен: не люблю, когда отвлекают разговорами и сбивают с ритма, а тут фотографирование. Я даже не всегда останавливаюсь, чтобы запечатлеть какой-нибудь сногсшибательный пейзаж. Вспоминаю Владимира Ивановича Холостых, великого уральского фотохудожника, который неоднократно говорил, что среди туристов мало хороших фотографов не потому, что они не умеют снимать, а потому, что в походе вообще невозможно фотографировать. Не хочу разочаровывать Андрона, искренне гонявшегося по кочкам за несчастной птичкой, останавливаюсь и без всякого энтузиазма запечатлеваю ее на пленке.

Долгожданный 15-минутный привал, предмет моей веры и поклонения. Я прихожу на отдых обычно четвертым-пятым. Снимаю рюкзак, вытираю лицо тряпкой, в которой при определенном воображении можно узнать грязное полотенце. Пью воду. Чаще всего стою. Остальные сидят. Иногда тоже сижу, обмахиваясь от комаров. Когда лицо высыхает, я покрываю его доброй порцией репеллента. После этого иногда достаю фотоаппарат. В этот момент подходит Вова.

— Три! Идем? — спрашивает его Андрей Зорин. Это означает, что хронометрист предлагает выходить через три минуты и для приличия спрашивает мнение Володи. Тот никогда не возражает.

— Да, — обреченно вздыхает кинооператор.

Я поднимаю рюкзак двумя руками, ставлю его на левое колено, закидываю на левое плечо, а правой рукой просачиваюсь под другую лямку. И пошел... Если я не в состоянии поднять и надеть рюкзак самостоятельно описанным способом, то я его не унесу. Мой полюсный рекорд-предел 55 кг.

На переходах я иду и смотрю под ноги. Когда рюкзак позволяет, смотрю и на окружающую природу. Изредка на ходу зачерпываю ладонью воду и пью ее. Многие считают, что вредно, а на переходах — подобно смерти. Мне кажется, что организм человека сам знает, что ему нужно. Хочется пить? Пейте!

Когда рюкзак очень тяжел, я позволяю себе остановиться на несколько секунд и постоять наклонившись. При этом восстанавливаю дыхание и иду дальше. Другие остановки бывают реже. Они могут быть вызваны чьим-то отставанием либо напавшим фотоэкстазом.

Постоянно смотрю на часы,  стараясь делать это незаметно. Главное на переходе — это его конец.

Походим к руслу реки Вейвеем. Но как! Кочкарник достиг непомерных размеров. Мы шли по болоту по грудь! Кочки достигли одного метра в диаметре, полутора — в высоту и поросли скользкой жухлой травой. Перешагивать через них не удается, приходиться юлить в их зловонном лабиринте. Если вдоль Вейвеема не будет галечных берегов — трагедия. К счастью, этого не произошло.

Эвены называют любую тракторную или вездеходную колею трассой. Где-то по Вейвеему (впрочем, на карте эта река именуется Верхним Орахом) по их словам проходит «трасса на Камчатку». Пытаемся отыскать ее. Идти по ней лучше уже хотя бы потому, что не надо думать, куда идти. По сути же своей это то же самое болото со слегка придавленными кочками.

Вечером вновь разразилась «чайная война». Володя заварил такую хину, что она вяжет рот. Говорит, якобы добавил для пользы дела кипрей. Гадость несусветная, пить невозможно. В результате выявления любителей крепкого и нормального (по оценкам первой группы, «козлиной мочи») чая мы с Мишей проиграли 2:4 и пошли пить речную воду. Чайные дебаты, однако, лучше, чем обмен мнениями по поводу национального менталитета или войны в Чечне.

В палатке очень просторно. Андрей Бразгин, Андрюха Зорин, Вова, Костя и Мишаня спят перпендикулярно входу, ногами к нему. Кроме Кости, который лежит ко входу головой. Я единственный лежу поперек остальных, у самого выхода. Всю ночь барабанит дождь. В спальнике сухо, тепло и ласково. Несколько раз проверял рукой, не подмокает ли дно палатки, не капает ли на фотоаппараты, не в луже ли рюкзак, который я с вечера целиком затащил внутрь.

В полшестого дежурный Вован обреченно вылезает под дождь готовить завтрак. Через час он спрашивает:

— Неужели куда-то пойдем?

Идти, конечно, неохота. Идти просто чудовищно лень. Но создавать прецедент нельзя.

— Конечно пойдем, — наигранно равнодушно произношу я и для важности зеваю.

— А я думал: один помокну и никуда не пойдем, — говорит Володя. — Может, вы и жрать в палатке захотите?

— Конечно-конечно, — оживляются народные массы.

— Ладно, черт с вами, сейчас затащу, — соглашается бравый дежурный.

Завтрак скромен: молочная рисовая каша с добавлением заварного крема, кофе, печенье, три кусочка быстро исчезающего сахара.

После еды господа путешественники нежатся в спальных мешках. Недолго, минут пять.

— Так что, пойдем? — недоумевает Вова.

Конечно пойдем. Это лучший способ борьбы с плохой погодой. Надо собираться и, несмотря ни на что, выходить. Глядишь, погода испугается или обидится и станет улучшаться.

Собираемся в палатке, толкая друг друга задами. Володя возится с кухней снаружи. Все собрались, вылезли. Ждем Вову. Последние потоки кострового жара нежно проникают под ходовую одежду, создавая иллюзию минутного уюта.

Идем вдоль реки. За ночь она основательно вздулась и почти полностью наводнила бечевник. Собираем всю воду с прибрежных кустов. Ходовая одежда состоит из простых капроновых штанов, свитера из полартека и капронового анорака. На ногах болотные сапоги. Сухим я сохраняюсь минут 15. Потом чувствую, как по рукавам полара вниз стекает вода. По капроновым штанам она тоже сбегает вниз. Каждый привал посвящается выжиманию носков. С рюкзака часть воды стекает по спине. Как с этим бороться — непонятно. Некоторые используют большую накидку, покрывающую и туриста и его рюкзак одновременно. Мне она не нравится, по крайней мере, по двум причинам: накидка находит, за что зацепиться даже в тундре, не говоря уж о лесе, а кроме того, я все равно начинаю мокнуть от пота.

Встретили крупного лося, который, судя по сухой примятой траве, ночевал в пятидесяти метрах от нас, игнорируя шум и дым костра. Потом еще один лось и зайцы. В конце второго перехода на левом берегу Вейвеема обнаружили нехарактерный утес. Красиво, но только в контексте унылого пейзажа, исчерканного линиями дождя. В другой ситуации мы не обратили бы на него внимания.

Ближайшая задача — найти левый исток Вейвеема и по нему подниматься вверх. Перед нами его широченная (5—6 км) долина. Где сам ручей — неизвестно. Во-первых, главная река разбивается на 3—4 протоки, и приток легко спутать с одним из рукавов. Во-вторых, пасмурно, плохая видимость, дождь. Мы его прозевали. В итоге один переход мы шли по катету, затем два по другому, повернув на 90 градусов, а наш ручей, переполненный дождевой водой, несся по гипотенузе. В актив этой геометрической ошибке можно занести очередного встреченного лося и приятные лесистые увалы.

Выйдя к нашему ручью, я совершил очередную помарку. Надо было обедать возле леса на сухом месте около обнаруженной наконец знаменитой эвенской «трассы на Камчатку» (много дров, а уж воду-то на соседнем болотце отыскали бы), но я потащил всех к реке. Дров там было намного меньше, а сухие места уже в начале обеда почти отсутствовали. Кроме того, половина личного состава промокла при переходе через отдаленную протоку. Приток Вейвеема начал напоминать Тылай в худшие времена. Вода прибывала катастрофически, дважды пришлось отодвигать костер. Чай пили, стоя по щиколотку в воде.

Быстрее назад, к «трассе», а по ней к Камчатской области.

Дождь к вечеру кончился, и даже на несколько минут показывалось солнце.

Прошли опять немного, но сегодня честно отработали все ходки и достойно сопротивлялись непогоде. Настроение хорошее.

Ночевка пришлась на самое узкое место долины. Склоны обступивших нас гор живописны. Они многоцветные: чередуются зеленый кедрач, черные каменные осыпи и светло-желтые ягельные поля. На одной из гор в верхней части необычный для этих мест скальный выход. Крепостная стена преграждает путь незадачливому восходителю.

Высоты гор приближаются к 1000 метров, а высота нашего лагеря над уровнем моря, согласно альтиметрам, составляет 350—400 м. Это средние значения между показаниями часов «Касио» (альтитуда определяется по изменениям давления) и спутникового навигатора «Скаут» (геометрические вычисления). Надо признать, что в определении координат «Скаут» преуспел больше. Его точность плюс- минус 100 м. Такова же погрешность и в определении высоты, что весьма существенно. Альтиметр в часах также не столь точен из-за атмосферных изменений давления, а регулярно корректировать его по известным высотам, как правило, вершинам гор, очень хлопотно.

Основные темы вечерних разговоров на этот раз: кулинария, прошлые походы, выявление общих знакомых (их количество превышает все допустимые теорией вероятностей нормы, еще месяц-другой и мы начнем выявлять общих родственников), возвращение домой (уже!) и будущие путешествия. Реже возникают споры на темы лингвистики, целесообразности освоения космоса и шансов «Уралмаша» на вылет из первой лиги.

Гора Девять Близнецов (1335 м) с востока выглядит грядой из нескольких почти правильных конусов. Автор названия насчитал их 9. На спуске «трасса», посчитав свою задачу выполненной, весело разбежалась веером и пропала. Избрали тактику «глуповатой (тупорылой) прямолинейности»: шли неважно по чему, главное, в нужном строго восточном направлении. Пейзаж в бассейне Ниванды напоминает Северный Урал в районе Ишерима, но там проходимее. Туристы и путешественники редко натыкаются на столь мрачные и откровенные болота, поскольку в их среде более популярны окрестности высших вершин, которые приподняты, более сухи и легче проходимы. Теми же туристами там протоптаны тропы.

Думаю приблизиться к горам, где должно быть поменьше топей. Для этого логичнее всего идти по правому притоку Озерной. Кроме того, «трасса» так или иначе будет заворачивать к югу, поскольку именно в той стороне находятся поселки, к которым она должна приводить. Однако если в долине Озерной обнаружим приличную дорогу, соблазн двигаться по ней будет очень велик.

Повезло! Неплохой вездеходный след пошел по нашему притоку. Почва улучшилась. При входе в долину нашего притока (назовем его — ручей Оптимистический) требуется аккуратность: слишком много ручьев и речек сливаются в этом месте.

Что я делаю при остановке на обед или вечерний привал? Снимаю рюкзак, пью воду. Раньше, в первых походах, меня учили сразу бросаться собирать дрова, искать воду, разбивать лагерь. В 1991 году было введено правило Рафинада. Суть его заключается в том, что не следует играть в героев первых пятилеток, поскольку производительность труда отдышавшегося и переодевшегося в сухое человека намного выше.

Десять минут уходит на личные дела. Я снимаю сапоги (конечно, если погода не дождливая), английские шерстяные носки из московского магазина «Альпиндустрия», в одной паре которых я прошел всю экспедицию, носки простые (их я сносил пар 20). Вынимаю стельки, сделанные из «пенки» (пенополиуретанового коврика). Их, отрезая от ночной подстилки, я меняю дней через 15. Все это по возможности развешивается для просушки. Сапоги до колен выворачиваю и ставлю таким образом, чтобы солнечные лучи попадали внутрь сапога до самой подошвы.

Сушить носки и прочие вещи на костре, я считаю, глупо. Здесь возможны лишь два варианта: либо они останутся сырыми, либо сгорят. Грань между этими состояниями тоньше бритвенного лезвия, и я ловить ее не умею. Если вы все же видите меня стоящим с носками у костра, так это для того, чтобы слегка подогреть их перед надеванием.

Некоторые сушат вещи, разложив их под спальником, внутри оного, на голом животе (своем), бедрах, а некоторые, такие, как продвинутый путешественник, упоминавшийся выше полярный волк Талон, что весьма эффективно, даже на голове!

Впрочем, я отвлекся, оставшись босиком. Далее надеваю ночные носки и старые кожаные греческие ботинки, в которых еще год назад ходил на званые приемы.

Ходовую одежду я в обед не переодеваю.

после всего перечисленного следуют обычные процедуры: дрова, вода, костер... Только дежурным приходится играть в стахановцев-корчагинцев: переодеваться целесообразно после разведения костра и навешивания над ним котлов с водой.

Когда обед на мази, я достаю записную книжку и, расположившись на спальнике, делаю записи. Это занятие прерывается истошным криком дежурного:

— Харч разбрызгиваю!

Я взял моду добавлять в супы лимонную кислоту. Сдобные сухари немедленно съедаю, а обычные бросаю в суп. Печенье ем вприкуску, как и сахар.

После еды, неважно, обед это или ужин, в зависимости от настроения иду на фотоэтюды, читаю газету «Футбол» полуторамесячной давности, книгу Антона Кротова о вольных путешествиях или вообще ничего не делаю.

Вечером я слегка ополаскиваюсь, надеваю сменную одежду и приступаю к ритуальным навигационным вычислениям. Определяю место расположения лагеря, тщательно наношу эту точку на карту и торжественно объявляю:

— Прошли по полету птицы 15 километров 640 метров. Азимут 92 градуса.

— А не по полету?

— Не по полету? Сейчас скажу. 20 километров! Ходовое время 5.02... Скорость 3.97...

— Температура какая? — спрашивает Костя.

— 11.5.

— А в обед?

— 16.7...

Утренняя прохлада. Косые солнечные лучи мешают досматривать сладкие трудовые сны. В дремотном лесу щебечут первые птицы, и открывают свои лица цветочные поля. Змеистый ручей бесшумно огибает большой валун и степенно бежит к говорливому перекату.

— Через пять минут раздаю кашу, — вещает дежурный.

Минуты через три в палатке отмечается некоторое шевеление. В палатку просовывается рука дежурного. В ней миска, в миске изрядное количество каши. Есть через минуту после пробуждения не очень хочется, но аппетит просыпается быстрее неспешной природы. Кофе подается с тремя кусками сахара. Кружки не предусмотрены, кофе потребляется из той же самой миски. Завтрак закончен, пара минут довольного поглаживания животов, и начинаются сборы: вытаскивание вещей на ковриках из палатки, толкотня, смазывание пяток зеленкой, лейкопластырь.

Коврик, он же «пенка», он же шагреневая кожа для стелек, выполняет еще ряд функций. Главнейшие: на нем мы спим, он же обеспечивает форму рюкзаков, опоясывая собой все их внутреннее содержимое. Такая многофункциональность имеет один минус: каждое утро собирание рюкзаков начинается с нуля, а быстрее 15 минут качественно рюкзак не уложить. На дно я запихиваю баллон от катамарана, на нем располагаются три больших продуктовых мешка. В щели между ними удается засунуть колбасы и полуторалитровые пластиковые бутылки («торпеды») с растительным маслом, туда же помещаю некоторые элементы одежды. Следующий слой состоит из одежных остатков, индивидуальной аптечки, туалетных принадлежностей и всякой не поддающейся учету мелочи. Выше «патронташ» с фотопленками, спальник (на нем лежу в обед), синтепоновая курточка на случай похолодания, прозрачная папка с документами и картографией. Наконец, на самом верху мой рюкзак напичкан электроникой: фотоаппараты «Олимпус», «Бесса», спутниковый навигатор «Скаут», записная книжка-калькулятор «Касио». По карманам разложены ботинки (сменка для обеда), миска, ложка, полотенце, карта на сегодня, обычная записная книжка для регистрации возникающих умных мыслей (используется редко), кепка, средства от комаров. При большом желании можно сидеть на нижней части рюкзака.

Последнее в утренних сборах: медленное и возвышенное надевание сапог. Долго и нежно расправляю нижний носок, потом верхний шерстяной. Другие участники используют портянки, но я не то чтобы не умею их наматывать, а просто не люблю.

Тринадцатое июля было  солнечным днем. Идиллия распространилась на три перехода и ввергла нас в непростительную негу. И тут самый злой из истоков Правой Имляки затащил нас в себя с энергией канализационной трубы, засасывающей нечистоты. Целый переход мы шли в направлении, на 90 градусов отличающемся от необходимого. Возможно, нас очаровала резкая смена ландшафта: от унылой горной тундры к бурному ручью в узком ущелье, окруженном густым лесом. Минуте на десятой я понял ошибку, но кричать было бесполезно: передовой отряд умчал далеко вперед.

Вова, отставший минут на 20, съязвил:

— А что, теперь идем во Владивосток?

Пришлось снова набирать высоту. С перевала открылся красивый вид высших вершин Колымского хребта. Это слабое утешение от нашей ошибки. Где-то в этих краях, по данным магаданского путешественника Рудольфа Седова, находятся неизученные колымские ледники.

— Нас мало показывают по телевидению, — глубокомысленно заявил Миша. — Плохо работали в подготовительный период... Тебе, Вова, надо было всюду лезть с фрагментами прошлых фильмов, постоянно показывать их и напоминать о себе. Привлекли бы втрое больше средств.

— Вот Коля говорил, что ученые не должны внедрять свои изобретения, — возражает Вова. — Вот и я — оператор, я снимаю, остальное — не мое дело. Да и в экспедицию эту я не очень-то рвался.

На дневках много свободного времени, я вспоминаю детей и очень скучаю. В следующем году я обязательно куда-нибудь поеду с ними. Наибольшую грусть почему-то вызывает у меня постоянно возникающий образ младшего сына, вынимающего платочек из нагрудного кармана рубашки и вытирающего им то ли нос, то ли слезы. После обеда хлынул дождь. Тоска зеленая. Загадал, если к началу моего вечернего дежурства ливень не прекратится, то я самый несчастный из людей. И наоборот. За десять минут до контрольного срока выглянуло солнце.

Характер гор в районе Эвено-Корякского перевала (граница Магаданской и Камчатской областей) — осыпи почти правильных геометрических форм. На вершинах гор скальные останцы, многие горы разноцветные. Долина ручья Оленьего на спуске постепенно стала расширяться. Идти можно по галечным отмелям или вдоль борта долины по подобиям каких-то троп. Вероятно, здесь иногда прогоняют оленей, название же не с потолка берется.

Одну из многочисленных куропаток, добытых Андроном, приготовили по новому рецепту: куропатка табака. Разделанную тушку разогнули, посолили, поперчили, положили на крышку котелка, экономно политую маслом, придавили сверху огромным плоским камнем и поставили жариться на угли. Новинка встретила одобрение, и несколько десятков ближайших куропаток приготавливались исключительно этим способом.

Шестнадцатое июля было редким днем, которые выдаются на северо-востоке: холодным, пасмурным, ветреным, без комаров, без дождя, без красок, лишенным фотогеничности; хотя в среднем течении Оленьего ручья прямо посреди галечных отмелей в русле торчало несколько островов, образованных коренными породами. Река раздваивалась, но потом собиралась снова. Необычное явление.

Перед устьем долина сузилась, пошли лохматые прижимы с мохом по колено. Вова сегодня сильнее обычного хромает и много снимает видеокамерой, иногда ждем его до 30 минут, высматривая с деревьев.

— Вован, до Пенжиной 5 км (на самом деле — 7). Встречаемся в устье Оленьего. К твоему приходу мы уже обустроим лагерь. Идет? — предлагаю я.

— Да, это очень здорово, пойду не спеша, в своем темпе. Мне трудно оттого, что вы меня все время ждете.

В устье Оленьего стоит добротная баня. Неподалеку развалины какого-то небольшого брошенного поселения, судя по хламу, неоленеводческого происхождения. Объявляю ночевку в бане, под крышей. Миша считает, что сегодня следовало бродить Пенжину и ночевать на противоположном берегу:

— Если вымокнем, так хоть посушиться сможем.

Утренний брод оказался не очень сложным. Идем строго на восток по азимуту, подрезая стрелку рек Пенжиной и Миритвеема. Идем медленно, чтобы не сильно растягиваться. Кругом глухой замшелый лиственничный лес, разбавленный тальником, ольхой и тополями. Роль подлеска выполняют ива чозения, крапива, смородина и необычное высокотравье. Пенжинские джунгли. Ближе к Миритвеему лес редел, стали встречаться поляны кедрового стланика и озера. Вначале одно, два, потом счет пошел на десятки. Путь наш, отличавшийся до этого прямолинейностью, приобрел вид синусоиды, огибающей многочисленные озера длиной до одного километра.

Костя, к сожалению, заболел глазами. При этом его заболевании надо лежать в постели два месяца и не поднимать тяжестей. Ему срочно требуется пенициллин, и он мечтает найти оленеводов с ветеринаром. В каждом белом пятне на горизонте ему мерещится стойбище, но все тщетно.

Удивительная метаморфоза произошла с рельефом при переходе из долины Чистой в Авнавлю. Широченная перевальная седловина оборвалась вниз узким крутым спуском в долину притока Авнавлю. Камни острые, будто ручей постоянно пересыхает. Действительно, вскоре вода полностью уходит под камни.

После поворота долины смотрю вперед и диву даюсь: где же помещается крупная Авнавлю? Впереди только едва различимые щели между горами. Видимо, и ее долина отличается узостью. Так и есть, но даже в ней попадаются крохотные острова, поросшие тальником с вымытыми наружу корнями. Постоянно то с одной стороны, то с другой прижимы, шарахаемся с одного берега на противоположный. Местами к руслу спускаются каменные монолиты по 20—25 метров высотой и углом в 60—70 градусов к реке. Из какой породы — мы не знаем. Темные. И мы, и они.

Ущелье левого притока Авнавлю быстро выродилось и вывело нас в широченную долину Олоя. Здравствуй, Чукотка! До сих пор нам неоднократно доводилось бывать в Якутии, Корякии, на Колыме. На чукотскую землю наши ноги впервые ступили лишь в ходе нынешней экспедиции.

Долина Олоя выглядит как огромный аэродром, как футбольное поле, как бильярдное сукно. Ближе она оказывается поросшей карликовой березкой, низкорослой чозенией, местами кочкарник, россыпи камней, участки ягеля и лишайники. На карте обозначена именно лишайниковая растительность. Правда, в междуречьи Пенжины и Миритвеема тоже стоял значок лишайников, а там были симпатичные сопочки, покрытые кедрачом. При аэросъемке с самолета такая местность, наверно, похожа на пятнистую голову больного стригущим лишаем. То есть трактовка термина «лишайник» довольно широка.

По соседству располагается вершина Трех Морей — обычная осыпная гора, но уникальность ее в том, что три стекающих с нее ручья бегут в разные стороны: один принадлежит Охотскому морю, другие — бассейнам Тихого и Ледовитого океанов. Перевал на исток Еропола — Ерополькрыткин хорош: коридор с десятком малых озер, к которым с гор наискось спускается ослепительно белая кварцевая жила.

Охота. В пешем путешествии это своеобразный биатлон. Несемся с рюкзаками по пересеченной местности. Вдруг из-под ног первого участника вылетает куропатка. Андрон следит, куда она приземляется. Потом бежит за ней. Сначала он скидывал рюкзак, потом бегал по зарослям, уже не сбрасывая лишний вес. Все остальные, постояв минуту, идут дальше. Тишина. Значит, Андрон не нашел в кустах куропатку и догоняет нас. Выстрел. Андрон опять обречен догонять нас. Может — с курицей, а может — пустой. А поначалу он говорил, что плечи так немели от рюкзака, что нет сил поднять ружье. С учетом охоты Андрон прошел, по-моему, не 14, как все, а 16 тысяч километров. Слава неутомимому добытчику!

Первое, что поразило нас в верховьях Еропола, — это полное отсутствие леса. Если по ту сторону перевала лес для постройки катамарана был в изобилии, здесь же его не наблюдалось вовсе. Только на второй день пути вниз по реке мы увидели на горизонте тальниковую «рощу». Вокруг пяти одиноко стоящих деревьев река разлилась на множество мелких проток. Это, безусловно, вызвало сложности для сплава, но других деревьев в округе не было. Сплав было решено начать отсюда. Как радовались мы потом, что приняли столь правильное решение. Конечно, в первые дни катамаран часто приходилось переносить на руках через многочисленные отмели, плесы. То и дело, идя по той или иной протоке, мы теряли главное русло, и в поисках дальнейшего пути приходилось тянуть наше утлое суденышко вверх по течению. Но пройдя таким способом 70 километров, мы так и не встретили ни одного годного для постройки катамарана дерева.

Двадцать третьего июля мне не хотелось вылезать из спальника. Шел дождь, а надо было лезть на тальник и добывать жерди для тримарана. Завтрак медленный, как улитка. Первым выходит Андрей Зорин. Иначе и быть не могло. Топор один. Рубим по три-четыри жерди каждый по очереди, остальные сидят в палатке.

— Когда будешь расстреливать меня перед строем? — неожиданно спрашивает Вова.

— ?

— Я потерял весельные лопасти... Четыре дня назад, поздно хватился... Я тут ящик нашел... Из досок сделаю...

На этот раз катамаран удается собрать за три часа, хотя выглядит он не так эстетично, как на Омолоне, поскольку собран из кривых тальниковых ветвей. Дождик утих, еле моросит. Через 20 минут сплава по Ерополу, ширина которого пока не более 10 метров, ломается выгнутая коромыслом кормовая жердь. Андрей снова на дереве, а я исследую реку за поворотом. Там она разбивается на несколько рукавов и вся (!) уходит в кусты. Такого я еще не встречал. Сплавная река исчезла! Тащим судно через кусты, потом бечевой по протоке шириной, едва превосходящей наше судно.

Перед Макковеемом, правым притоком, гряда валунов наискось пересекает реку. За ней слив высотой около 1 м. Застреваем в камнях, приходится слезать и проталкивать катамаран. За грядой плес, совершенно спокойная вода без признаков течения. Приходится интенсивно грести. Через 150—200 метров опять валуны. Такое чередование характерно для верховьев Еропола. Скорость сплава невелика. Вдоль обрывистых берегов Еропола пунктиром тянутся снежники. Все притоки впадают в узких мрачных каньонах. Плыть и просто любоваться берегами Еропол не дает: валуны чередуются с плесами.

Двадцать четвертого июля погода впервые за последние дни порадовала нас. Температура воздуха достигла в тени 24 градусов. На небе ни облачка, куда-то пропали комары. Наслаждаясь счастливыми мгновениями, бродили мы по берегу, впервые раздевшись, загорая и плескаясь в теплых заводях. Обласканные природой, мы решили повторить омолонский опыт ночного сплава. Но поскольку в верховьях необитаемого людьми Еропола не нашлось материалов для организации костра прямо на судне, вечером занимаемся заготовками провианта на предстоящую ночь.

К полуночи все небо заволокло мрачными тучами, пошел мелкий моросящий дождь. Во время сплава по Омолону стояли белые ночи, сейчас же направление реки угадывалось с трудом. Дело довершил неизвестно откуда спустившийся туман. Медленно гребя веслами, мы напряженно вглядывались в даль, плывя в основном на шум перекатов да на белые барашки воды, обтекающие подводные препятствия.

Как-то внезапно река стала уже. В дождливом ночном полумраке высоко над головами кружатся отвесные стены, шпили и иглы Большого Еропольского каньона. Русло забито огромными валунами, маневрировать между которыми в условиях плохой видимости сложно. Налетая на торчащие из воды камни, застревая на них, приходилось снова и снова спускаться в воду и освобождать катамаран из плена, не давая течению перевернуть его. Признаться, больше всего боялся за раму. Связанная из хрупких веток тальника, она могла не выдержать сильных ударов о подводные камни.

С обеих сторон над нами нависали огромные скалы, вершины которых терялись в клубах тумана. Мокрые насквозь от непрекращающегося дождя, от застывающих брызг, мы боролись со стихией, с нетерпением ожидая рассвета. Наиболее сложное место на Ерополе находится примерно десятью минутами ниже устья Ольхейвеема. Потоком воды нас понесло на мрачную черную скалу. показалось, что сплаву здесь может прийти конец. Чудом удалось отгрестись от сурового утеса, едва задев его правым баллоном.

— Впереди сплошные камни! Что делать?

— Гребем со всей дури, на скорости проскочим!

На рассвете, испытав на прочность наши нервы и конструкцию катамарана, каньон закончился так же неожиданно, как и начался. Мокрые, продрогшие, сонные, в 6 часов утра мы пристали к берегу, чтобы позавтракать и обогреться у костра. Стоя едим гречневую кашу. Одновременно протекает процесс сушки вечно сырых мест, предназначенных для сидения.

Нет худа без добра. Нескончаемый дождь значительно поднял уровень воды в реке, увеличив скорость течения. Ниже устья Умкувеема (этот приток раза в четыре шире и мощнее самого Еропола) никаких препятствий для сплава нет. Несколько раз, засыпая, я чуть не сваливался с катамарана. Наконец, в полдень, мокрые до нитки решаем закончить самоистязание и как раз в этот момент видим яранги на правом берегу. Первые люди на Чукотке: баба Катя с папиросой во рту и Вера с сыном Стасиком — члены оленеводческой бригады, так называемые чумработницы. Они шьют, ремонтируют одежду, выделывают меха. Заготовками грибов и ягод не занимаются, поскольку совершенно лишены соли и сахара.

После бессонной ночи засыпаем на ходу от неожиданного тепла и гостеприимства уютного жилища. Дым от очага в яранге идет прямо вверх в отверстие в вершине ее конуса. Если дрова сырые, сильная копоть. Так поддерживали огонь в жилище и 60, и, вероятно, 600 лет назад. Свод палатки опирается на каркас из жердей, крепление веревочное. Над всем сводом яранги развешаны портянки, плащи, рукавицы, сушащиеся мясо и рыба. Пол яранги уставлен по периметру ящиками с припасами, котлами, кастрюлями и тазами с сырым мясом. Спальный отсек отделен пологом из оленьих шкур. Спят обитатели яранги в меховых мешках, напоминающих обычные спальные. Подушку заменяет длинный общий валик. Тут же в спальном отсеке стоит единственный современный предмет — рация.

Село Чуванское. Необычные для нас крохотные домики с высокими насыпными завалинками. Все подчинено экономии тепла.

В Чуванском великолепный прием у первого встречного, совершенно незнакомого человека. Это Гена Иванцов. Мыслимо ли такое не на Чукотке? Плотный ужин из обыкновенных, но недоступных нам продуктов, варенье из морошки. Предыдущие 35 дней мы питались только концентратами. В теплице у нашего нового знакомого, словно в сказке, растут огурцы, свекла, арбузы. Картофель вызревает в открытом грунте.

Купили в магазине весь ассортимент имеющихся продуктов: овес, ячневую крупу, калифорнийский сахар, напоминающий пудру, кофе, чай, сливочное и растительное масло, черный перец, консервированный зеленый горошек, последнюю булку хлеба, муку. Соли действительно нет. В магазине был еще яичный порошок по цене 110 тысяч рублей за килограмм. Гена сказал, что это круто, и насыпал его из своих запасов.

Костя полночи пек лепешки на последующие дни сплава. Андрюха с Геной отыскали половину бочки и настил для палубы нашего судна. Утром Гена и его семья проводили нас дальше.

Ниже Чуванского на Ерополе и Анадыре встречаются очень живописные места. Видели скалу в затоне, по форме напоминающую Парус возле Ласточкина Гнезда в Крыму, чуть дальше стояла симеизская Дива. По правому берегу долгие километры тянутся горелые сопки. Над пожарищем торчат высоченные черные стволы, а между ними моря, нет — океаны иван-чая. Сиреневый цвет доминирует над всей округой даже в эту дождливую грустную погоду.

Дальше река метнулась влево, ударилась о горы и понесла нас на юго-юго-запад.

— Ночью не плывем, — сказал я.

— Как здорово, ночуем в палатке, — сказал Миша, утрамбовываясь в спальный мешок.

Неожиданно нас поднял шум моторки. В ней четыре человека.

— Откуда?

— Из Марково. Вы путешественники? Ваши уже ждут. С лодочными моторами.

Приятное известие. Наш вспомогательный отряд в составе Игоря Губернаторова и Володи Казанцева доставил в Марково запасы нового снаряжения и продуктов питания.

— Оленеводов выше Чуванского видели?

— Да. Там две женщины.

— Баба Катя там?

— Вы ее знаете?

— Знаком. Она моя мать!

В устье реки Травка на некоторых картах обозначен поселок Еропол. Это один-единственный дом, напоминающий аккуратную загородную дачу, каких мы много видели где-нибудь под Москвой или Санкт-Петербургом. Обитаема она или нет, мы не выясняли.

Двадцать восьмое июля — сотый день похода. Ограниченный опыт подсказывает, что сотые дни всегда ветреные, дождливые, со стаями туч, волочащимися по небу. Два гребца сидят на носу катамарана, остальные укрываются палаточным тентом. Дежурный поддерживает в бочке огонь и готовится варить ячневую кашу. Дует встречный ветер, а парусность наша столь велика, что нас обгоняют плывущие коряги. Обидно. Даже рыбу ловить не удается, поскольку воблер на леске тоже опережает нашу еле ползущую лохань. Пошли на хитрость: сзади нас догнала здоровенная кокора, дерево, вывороченное с корнем, мы зацепились за нее, что несколько повысило нашу скорость.

Поселок Марково, в который мы прибыли в 14.35 местного времени (разница во времени с Москвой — плюс 9 часов) 29 июля, стоит на правом берегу реки Анадырь. Сейчас в Марково живет 1200 человек против трех тысяч еще пять лет назад. В поселке много магазинов, пятиэтажные дома, аэропорт, аптека, почта и даже прачечная. Уникальные окрестности поселка формируют климатические условия более мягкие, чем в чукотской столице Анадыре и других районах. Здесь растут тальник, лиственница, тополь, чозения, береза, картошка в открытом грунте, огурцы и помидоры в теплицах. Замечательное расположение поселка было подмечено еще его основателем Семеном Дежневым.

Марково — один из самых дорогих населенных пунктов мира. Легкий банкет по поводу завершения многодневного пятого этапа обошелся в 700 тысяч рублей. Бутылка «Пепси» (2 литра) стоит здесь 45 тысяч рублей, мадера (0,7 л) — 85! Мы живем в эпоху инфляций, деноминаций и прочих экономических катаклизмов, поэтому несколько лет спустя вам, дорогой читатель, может оказаться затруднительным понимание этих чисел. Так вот, с учетом курса доллара на тот дождливый июльский день, еще раз указываю стоимость одной бутылки «Пепси»: 7 долларов 83 цента. Где больше? На атолле Бикини на Маршалловых островах? Вряд ли.

В длительном путешествии надо сглаживать острые углы, возникающие иной раз во время общения. Даже в недельных походах проявляются конфликты, поэтому многие удивляются тому, как мы не переругались за пять месяцев в замкнутом коллективе. Во-первых, появляющиеся в экспедиции новые участники и множество впечатлений разнообразят наше бытие, а главное, надо отдать должное моим мальчикам, объединенным общей целью, ради достижения которой они порой идут против своих желаний: молчат, когда хочется спорить, делают то, с чем иногда даже не согласны.

Всех жителей Чукотки можно разделить на две категории: местные и приезжие. Первые — это чукчи, чуванцы, эскимосы, эвены, коряки, юкагиры и так далее, все те, кто жил здесь испокон веков.

Приезжих, появившихся тут по большей части в 1950—60 годы, в свою очередь, по классификации Володи Казанцева, можно разделить еще на три подгруппы: идеалисты, материалисты и жертвы обстоятельств.

Первая подгруппа — всякого рода интеллигенты: ботаники, геологи, орнитологи и прочие. Они приехали сюда делать свое интересное дело и остались в этом краю, очарованные его прелестью, открытостью и добротой местных жителей. Люди-бессребренники накопили и продолжают, несмотря ни на что, накапливать массу интересных сведений о Чукотке в самых разных областях знаний, но их багаж рискует остаться невостребованным хотя бы из-за того, что у лиц этой категории нет средств добраться до крупных городов и поделиться с коллегами своими знаниями.

Материалисты приехали заработать денег, подкопить их, а затем на «материке» купить квартиру, машину или построить дом. Эта категория составляет процентов 60—70 всего русскоязычного населения. Но от силы десятая их доля реализует  свои мечты. Это тоже добрые и хорошие люди, но они какие-то усталые, усталые бесконечным ожиданием воплощения мечты. Ими постепенно утрачивается чувство времени и реальности.

— Когда продолжим ремонт?

— В конце месяца!

— Когда поедете в Анадырь?

— Весной!

Здесь — это норма жизни.

— Подумаешь, сварщик месяц в Лаврентия сидит. Степаныч, вон, в прошлом году на два с половиной из-за горючки завис.

Этим людям начисляются огромные зарплаты, и такое впечатление, будто их устраивает то, что скорее всего эти деньги им никто не выплатит. Это просто нереально.

Третья категория — жертвы обстоятельств. Это представители приезжих, но родившиеся здесь. Другую жизнь большинство из этой подгруппы видело только по телевизору. Она привлекает их, но пугает неизвестностью. Делать выбор они вынуждены в 18—20 лет во время учебы или службы в армии. Если они возвращаются домой, то остаются на Чукотке навсегда.

Женщины Чукотки. Довольно несчастные создания. Мужчин меньше, потому что у чукчей в порядке вещей такие развлечения, как борьба на ножах и хождение в шторм на утлых лодчонках. Кроме того, здешние мужчины очень подвержены пьянству. Остатки работоспособной части сильной половины месяцами кочуют по тундре с оленями без посещения поселков. Неудивительно, что по официальной статистике («Известия» от 25 ноября 1997 года) Чукотка занимает первое место в России по количеству внебрачных детей — 48%. в порядке вещей, если к идущему по улице райцентра трезвому мужчине детородного возраста обратится чукчанка с просьбой содействия появлению у нее ребенка. И вы не посмеете ее осуждать!

Быт. В благоустроенных домах уже на лестничной площадке видно, кто здесь живет. У приезжих обувь стоит на площадке перед дверью, у местных — внутри. У приезжих скромный уют и порядок, у местных — свалка, множество беспорядочно валяющихся вещей, среди которых ползают полуголые дети.

Общий признак чукотских поселков — серость, отсутствие ярких цветов. Это касается одежды людей, облика зданий, техники, квартир, интерьеров. И только природа оживляет этот край своими неповторимыми красками.

Собаки Чукотки. Они неприхотливы, лохматы и равнодушно-приветливы. В основном сами добывают себе пищу: либо роются по помойкам, либо ловят грызунов, евражек и тому подобное.

Игорь Губернаторов и Володя Казанцев, особенно в свете здешних цен, немыслимые молодцы: они привезли ВСЕ продукты до конца маршрута, часть из них в Марково, часть в Анадыре, а самое главное — они договорились о транспортировке значительной части нашего скарба в Эгвекинот. Узнав это, я понял: экспедиция, благодаря их помощи, обречена на успех.

Но есть и ложка дегтя в нашей огромной медовой бадье: Игорь и Володя привезли нам известие о несчастном случае с кем-то из наших мотоциклистов на обратной дороге. Ни имен, ни фамилий. Информация от Введенского, у которого на складе ребята забирали продукты. Мы в догадках, сомнениях и шоке.

ДОРОГАМИ РОССИИ ЭТАП 6

Август 1997 года.

Район: Река Анадырь.

Маршрут: ЧУКОТСКИЙ АВТОНОМНЫЙ ОКРУГ: Марково (29–31.07) — р. Анадырь — Крепость — Тарсуки (01.08) — Луковая протока — острова Найденова (02.08) — Снежное — Усть-Белая — мыс Чикаевский (03.08) — Краснено — залив Онемен — Шахтерский (04.08) — Угольные Копи — Шахтерский-3 (аэропорт Анадырь) (05.08)  (многодневное путешествие).

Продолжительность: без подъездов – 4 дня (01.08.97 – 04.08.97).

Протяженность: сплавом (моторным) 655 км.

Чистое ходовое время: 37 час. 14 мин.

Средняя скорость: 17.6 км/час.

Участники (8): Николай РУНДКВИСТ (руководитель), Андрей БРАЗГИН (художник, фотограф), Игорь ГУБЕРНАТОРОВ (группа поддержки), Андрей ЗОРИН (ремонтник), Владимир КАЗАНЦЕВ (группа поддержки), Константин МЕРЖОЕВ (завснар), Владимир РОМАНЕНКО (видеооператор), Михаил СЕМЕНОВ (завхоз).

От Марково до Анадыря предусмотрен моторный сплав. Суда здесь появляются довольно редко. Поддержку и большую помощь экспедиции оказал глава местной поселковой администрации В. И. Созыкин. Он не только поселил нас в благоустроенной двухкомнатной квартире со всеми удобствами, но и свел с владельцем небольшого катера, который вроде бы собирался в Анадырь.

Владелец был представлен нам как крутой бизнесмен. Ему надо было идти за грузом в Анадырь, но на днях он, сев на мель, обломил у катера руль (он называл его пером) и погнул винт. Запчасти у него имелись, но никто из его бригады не был способен на ремонтные работы. Андрюха вызвался помочь и двое суток резал и варил крупные детали катера. Мы помогали только рытьем подкопа под днище катера. Со второй попытки судно было спущено на воду, и тут же в 22 часа 1 августа 1997 года владелец объявил отход.

Рассказ о шестом этапе будет коротким по трем причинам. Во-первых, этот этап и был самым краткосрочным; во-вторых, все четыре дня непрерывно шел дождь, и плавание в таких условиях по реке, достигающей трех километров ширины, напоминало океанский вояж и было лишено каких-либо впечатлений; наконец, в-третьих, команда катера во главе с владельцем первую половину сплава (пока не кончилось спиртное) предавалась пьянству, а подробное его описание было бы неуважительным по отношению к нашему замечательному путешествию.

Первая остановка была связана с убийством лося. Владелец в 5 утра разрядил в стоящее на берегу животное весь свой магазин.

— Разделывайте, затаскивайте, — скомандовал он и пошел спать.

После пробуждения он сообщил мне, что я — дерьмо.

— Знаешь почему? — дыхнул владелец.

Я мог предположить, но мне было интересно его мнение:

— Я узнал от твоих, что ты — старший. А начальник всегда должен быть на виду. А ты нет. В общем ты — дерьмо, — закончил владелец, допивая вонючую жидкость из стакана...

Светило солнце. В горах звенели кристальные ручьи. Лес шумел дубами. По лугу бежали кони. А в бесчисленных цветах порхали бабочки и жужжали шмели.

— Квист, вставай, нас высаживают! — кричал Володя Казанцев, ломая вдребезги хрусталь райского сна. — Иди, поговори с начальником, может, он передумает.

Оказывается, мы не подали владельцу лосиное мясо. От нашей каши он гневно отказался. Это предложение нанесло урон его мужскому самолюбию.

— Вы — дерьмо, — кричал красный от бешенства хозяин судна, — я, по-вашему, беременная баба? Вас надо высадить прямо тут, но вы погибнете, потому что вы — дерьмо. Я выгоню вас в Усть-Белой! Я никогда не жрал в одиночку. Козлы! Дерьмо!

К утру самогон кончился, все прошлое было забыто, а следующие поселочки в долине Анадыря предстали перед участниками экспедиции заретушированными сеткой мелкого дождя. Местные называют его «моквой» с ударением на второй слог. В основе, вероятно, лежит слово «мокро».

Бизнесмен был молчалив, обходителен и сосредоточенно жарил в трюме лосиную печень.

Усть-Белая запомнилась икорными цехами и пакгаузом с огромной надписью «Наша цель — коммунизм», а Краснено — неожиданно яркими моторными лодками, чистым пляжем и несколькими красивыми береговыми постройками.

Занятно наблюдать за тем, как крохотный ручей Ерополькрыткин, который мы поругивали за отсутствие воды, на наших глазах превратился в страшную своей мощью реку, потом лиман, залив, море...

В ночь на 5 августа катер прибыл в поселок Шахтерский в окрестностях Анадыря. Все продолжали спать как обычно: кто в крохотной душной каюте, кто в холодном мрачном трюме. Катер било о причал, качало из стороны в сторону, а когда около шести утра мы увидели хозяина, с блуждающей улыбкой несущего что-то за пазухой, решили эвакуироваться и навсегда покинуть этот злополучный катер, возвращенный к жизни доблестными усилиями Андрюхи

ДОРОГАМИ РОССИИ ЭТАП 7

Август 1997 года.

Район: Центральная Чукотка.

Маршрут: ЧУКОТСКИЙ АВТОНОМНЫЙ ОКРУГ: Шахтерский-3 (аэропорт Анадырь) (05.08) — р. Первая — Второй — р. Раскокуркино — р. Правая Сборная — р. Сборная — прииск Быстрый — р. Носорог — р. Колби (Имлеткууль) (06.08) — р. Тнеквеем (07.08) — р. Скалистая (08.08) — пер. Катастрофный — р. Верумкувеем (09.08) — р. Тавайваам — р. Валунная — р. Мамчегыргын (10.08) — р. Тихая (11.08) — р. Рэнвеем — р. Горькая (12.08) — р. Бурная — р. Мамчегыргын (13.08) — залив Креста (14–15.08) — р. Юогаун (16.08) — бухта Эчкачек — Эгвекинот (17–20.08) (категория сложности — третья).

Продолжительность: без подъездов – 12 дней (06.08.97 – 17.08.97).

Протяженность: общая 328 км, в т.ч. на вездеходе 45 км, пешком 227 км, на морском катере 56 км.

Чистое ходовое время: общее 61 час. 01 мин., в т.ч. на вездеходе 3 час. 30 мин., пешком 53.07 км/час, на морском катере 4.24 км/час.

Средняя скорость: на вездеходе 13.7 км/час, пешком 4.27 км/час, на морском катере 12.7 км/час.

Участники (4): Николай РУНДКВИСТ (руководитель), Андрей БРАЗГИН (художник, фотограф), Андрей ЗОРИН (завхоз), Константин МЕРЖОЕВ (завснар).

Из Анадыря мы отправились в Эгвекинот.

— На вертолете?

— Нет, пешком.

— Рассказывайте... Там болота непроходимые...

— Мы будем стараться идти по горам, увалам...

— На сопках еще хуже. Там гололед!

Исполняющий обязанности генерального директора АО «Чукотавиа» Николай Андреевич Черемисин здорово помог нам: он разместил нас и пообещал содействовать доставке продуктов в Эгвекинот и нашему вывозу из Уэлена в Лаврентия попутным рейсом вертолета. Он же организовал наш выезд из поселка в сторону Золотых гор на вездеходе. Уступив в мелочах, Черемисин был тверд в главном: в Лаврентии мы приходим в кассу и, как обыкновенные российские граждане, покупаем билеты в Анадырь. Это было весьма проблематично, ибо необходимой суммой денег (по 1 миллиону 800 тысяч рублей на человека) мы уже не располагали. Вариант нашего вылета в кредит отвергался логичными доводами о наличии у авиаторов подобного мрачного опыта общения с известным путешественником Шпаро:

— Подрейфует, подрейфует, затем сдрейфит и нас вызывает. Потом говорит, что не вызывал. И не платит...

В конце концов договорились, что наши билеты будут оплачены по безналичному расчету моим издательством «Баско». Мишка положил в карман соответствующий счет. К началу отопительного сезона ему необходимо вернуться домой и приступить к своим прямым обязанностям. Поэтому в Анадыре экспедиция «Дорогами России-97» для него заканчивается.

— Не представляю, как без вас буду жить, мужики, — говорит на прощанье грустный Миша.

Володя Романенко тоже отправляется домой: его доконали ноги, и продолжение путешествия представляется мне издевательством над ним. А поскольку в соответствии с планом улетают полностью выполнившие свои задачи Игорь Губернаторов с Вовой Казанцевым, то мы остаемся вчетвером: два Андрея, Костя и я.

— Не ешьте медвежатину. красная рыба Тихоокеанского бассейна заражена, ее обязательно надо варить или жарить. Лучше варить. А икру-пятиминутку можно, — наперебой следуют советы от провожающих нас работников анадырского аэропорта. — Хариусов, белорыбицу можете есть хоть сырыми.

Малосольных хариусов и аналогичное корейское блюдо тфе (его более известное, но менее правильное название — хе) мы уже освоили: филе хариуса смешивается с солью, перцем и лимонной кислотой (за отсутствием уксуса). Все это погружается в полиэтиленовый мешок и интенсивно встряхивается минут 15. Все: блюдо готово к употреблению!

В Анадыре я рассматривал такую возможность решения седьмого этапа: Угольные Копи — верховья Тнеквеема, сплав по нему до озера Койныгытгын — озеро Ледяное, сплав по Мамчегыргыну до залива Креста и далее пешком  в Эгвекинот. Меня смутило отсутствие материалов для каркаса катамарана. Дальнейшее показало, что в верховьях Тнеквеема существуют развалины небольшого геологического поселка и материалы для рамы там есть. В верховьях Мамчегыргына строительство судна проблематичнее, ибо ничего, кроме  кустиков чозении, там нет.

Эскимосский поселок Уэлькаль жизнеутверждающе расположен на мысе, выступающем далеко в море. К нему ведут две дороги: берегом Берингова моря и по долине Тнеквеема. После некоторых раздумий мы не выбрали ни одной из них и вообще решили идти не в Уэлькаль, как предлагали анадырские авиаторы, а напрямик к верховьям Мамчегыргына. Весь этап до Эгвекинота можно разбить на три части: подход к Мамчегыргыну, спуск по нему до океана и берегом залива креста до райцентра Иультинского района. На третьем участке, если берегом существуют непроходы, возможны варианты. Когда дойдем, тогда будем думать.

От прииска Быстрого идем по долине ручья, называемого Носорогом. Из верховьев Колби в северо-восточном направлении переваливаем через Золотые горы. После второго перехода утренний туман начал рассеиваться, окрестные горы стали проявляться, будто изображение на листе фотобумаги, мокнущем в проявителе. Установилась солнечная погода, хрупкая, как изделие из хрусталя.

Вокруг тундра: тишина, бескрайность, светлость, простор, видимость до горизонта, янтарная морошка, крепкие подберезовики, высокое небо, прозрачный воздух, открытость, откровенность, бесхитростность, раздолье, безбрежье, непосредственность, искренность, хрупкость, беззащитность, многоцветность, черника, шикша, труднодоступность, безлюдность, воздушность.

Топлива почти нет. Дровами называем корешки, веточки и палочки размером со спичку. Приготовление еды требует несравненного искусства. Сначала из камней выкладывается очаг размером ровно под два котла. Затем разводится огонь. Каждая последующая веточка подкладывается строго в момент прогорания предыдущей. В дело пошел мой альпеншток, распиленный на чурочки и расколотый на лучинки. Хорошим подспорьем служит роман «Пастушья звезда» неустановленного автора. На очереди «Париж на три часа» Пикуля. На Чукотке можно обойтись без примуса, но это некомфортно. С нетерпением ждем Андрея Степочкина, который, кроме много другого, должен доставить в Эгвекинот примусы.

Костя позавчера набрал неспелой морошки, засыпал ее сахаром и ходил всех угощал. Андрей вчера дал мне кусок жареной гагары под предлогом того, что по розыгрышу мне достался «совершенно несерьезный шматок». Отставший сегодня перед обедом Андрон, оказывается, насобирал два мешка подберезовиков.

Мы среди каменного моря в самом сердце никому не известного таинственного Ушканьего кряжа, края, где всегда светит солнце. В верховьях Валунной ровная межгорная тундра сорвалась вниз каскадом водопадов и увлекла нас во внезапное ущелье. Его огромным сводом перекрывает снежник-перелеток. Под ним пещера длиной более ста метров. Снег в ней крякает, квакает, капает и грозит в любой момент обрушиться своей многотонностью.

С перевала в долину Мамчегыргына открывается замечательный вид гор Приэгвекинотья. Они не слишком высоки (чуть больше 1400—1500 м над уровнем моря), но это не пологие сглаженные холмы. Это остроконечные вершины, протыкающие небо своими иглами. Это стелющиеся по кулуарам снежники. Это озера, зажатые крутыми склонами.

Объем нагоняемых с моря облаков достиг критической массы, и они разрядились колким дождем. Четкая предрассветная граница ясного и пасмурного стала смещаться в океан. Поднялся ветер, и куски дерна, поддерживающие нашу палатку, не выдержали. Пару раз вспомнилось мое вечернее: «Черт с ними, шторма не будет!» Андрюха укрепил палатку речным песком и принялся готовить завтрак на гнилых ивовых веточках.

В шесть подъем. Вокруг бушует ураган. Ад. Смакуем рисовую кашу. Собираемся в палатке. Ждем Костю, который ставит себе утренний укол (его по-прежнему беспокоят глаза) пониже спины. Он пользуется одноразовыми шприцами, а обслуживаемое место протирает клерасилом. Сегодня он идет несколько сорокаминутных переходов без перекуров, так как «ширнувшись» не может переохлаждаться.

Всепроникающая моква несется параллельно земле, заливая правый бок. Тут и зонт не поможет!

Брод через Пырковаам несложен. После него Андрюха, шоферская душа, решил попробовать идти от бочки к бочке, полагая, что они обозначают некое направление. А куда как не в поселок может идти дорога? Бочки увели нас далеко от реки, а когда предстояло спускаться к Бурной, они вовсе исчезли.

Рискуя своей репутацией колдуна, кричу на тучи, продолжающийся дождь, на порывы ветра. Сегодня 13 августа, день рождения одного из моих сыновей, планируется праздничный ужин, и, естественно, желательна приличная погода. Открою небольшой секрет: во время разгона туч необходимо стоять лицом к воображаемому солнцу и интенсивно крутить палкой над головой. Против часовой стрелки.

После принятия Бурной (брод нашли со второй попытки) долина Мамчегыргына поворачивает направо, и река неожиданно скрывается в весьма глубоком каньоне. Высота стен достигает местами сорока метров. Река беснуется между стенами, вынуждая идти высоко над рекой по противному кочкарнику. Дождь начинает ослабевать.

Кочкарник хуже топкого болота. Болото не столь подло. Оно равномерно засасывает на каждом шагу приблизительно на одну и ту же глубину. А кочка иногда держит, иногда сбрасывает, иногда поглощает по колено. Никакой определенности. Дыхание неровное, хватаешь ртом необходимые молекулы кислорода вместе с комарами и мошками. Комары, кстати, безвкусны, а мошка имеет приятный сладковатый вкус. Не знали? Рекомендую...

Специфика движения по кочкам сходна движению по камням. До момента постановки ноги на очередную кочку необходимо определить опору уже для следующего шага. Если же вы поставили ногу и только после этого начинаете смотреть, куда водрузить на следующем шаге другую, в случае «живой» опоры падение неизбежно. Когда опора намечена заранее, вы успеваете перенести на нее центр тяжести своего тела. И так далее. Используя подобную технику можно передвигаться, например, по абсолютно подвижным осыпям. Постичь это искусство можно только практикой.

Андрон подстрелил нескольких гагар. Местные их категорически не едят, потому что они «воняют рыбой». Чем же тогда пахнет рыба, которую местные употребляют в неограниченных количествах? Гагары жирные и вкусные, из них получаются превосходные отбивные котлеты.

На ночевку круто спускаемся к Мамчегыргыну. Там много дров. По кронам чозении разбросаны сухие ветви, занесенные сюда паводком. Останавливаемся на берегу медленной протоки метрах в пятистах от основного русла. Идеальное место для палатки — ровный мягкий грунт, огромное количество камней для оттяжек палатки. И мертвая тишина, нарушаемая недовольными криками птиц. Судя по количеству экскрементов, мы заняли их место.

Достаю кагор.

— Я по твоей роже видел, что ты что-то задумал, — говорит Костя.

— Это в корне меняет дело, — заявляет Андрюха, довольно потирая руки.

— Квист был бы не Квист, если бы чего-нибудь не припас на такой случай, — заключил Андрон.

Кагор был выпит в первую очередь на голодный желудок. Затем Костя пожарил грибы, а дежурный Андрон готовил штатный «рис по-креольски». При подаче все это было тщательно перемешано. В итоге каждому досталось по доброй порции грибного плова. «Рис по-креольски» от «Русского продукта», на мой вкус, чуть-чуть переперчен, а в смеси получилось нечто идеальное. Следом пошли порционные куски гагар. Грудки подавались с кровинкой в присыпке кориандром, а бедра жарились более тщательно. По методам приготовления мясного участники экспедиции лежат в широчайшем интервале: от любителей чуть подкопченного сырого мяса до сторонников доведения данного продукта до состояния активированного угля. Предпоследним блюдом оказался костный бульон с потрошками, а завершил трапезу чай с лимонной кислотой и печеньем.

Идем на северо-восток. Мы вот-вот должны войти в Западное полушарие. Неподалеку большая стая серых журавлей. В этом краю их принято употреблять в пищу, но журавли — птицы хитрые и к себе не подпускают. Андрон все же решил попытать счастье.

— Буду колдовать, — заверил я Андрона.

— Квист, я начинаю тебя бояться, — сообщил Андрюха через десять минут.

Мы увидели Андрона, волочащего за собой журавля. Ему удался самый меткий выстрел в этом путешествии: с восьмидесяти метров он попал пулей в голову несчастной птицы. Охота сделала революцию в путешествиях. Раньше при виде первой послепоходной столовской пищи я дрожал от вожделения и  потом страдал несварением желудка. А сейчас мы ковыряем в зубах после каждого приема пищи!

Впереди слышен шум моря. Мы дошли от Балтики до Тихого океана! Справа от нас ровный берег залива Креста. Слева доминирует конус Большого Матачъыная. Горы, находящиеся напротив нас, постепенно растворяются в сумерках, превращаясь сначала в острова, а потом — в миражи. Прибой накатывает на берег с ревом реактивного самолета. Длинные сизые облака, просвечиваемые тускнеющими лентами оранжевого заката, опускаются на хребет Искатень. Контуры растущей луны размываются бесформенными облаками, и лиман погружается во мрак.

Залив Креста, а точнее Святого Креста (прилагательное не выдержало прихода советской власти),  назван экспедицией Витуса Беринга 1 августа 1728 года. Его появление здесь совпало с одноименным религиозным праздником. Вахтенный записал в корабельном журнале: «Во 2-м часу дождь перестал и оказалась со всех сторон земля. От 1-го часа до 7-и безветрие,  и мы стояли на одном месте». Штурманы Чириков и Чаплин составили «особливый чертеж» и весьма точно нанесли залив на карту.

Местные уверяют, что залив в плане напоминает крест. Если это так, то к его изображению приложили руку авангардисты.

Следует упомянуть и тот факт, что летом 1660 года сюда проникли промысловики боярского сына Курбата Иванова. Первооткрыватель назвал залив Креста Большой губой. Беринг и его штурманы, скорее всего, не знали об этом, и в конце концов прижилось их более эффектное название.

Пятнадцатого августа дневка на косе между рокотом моря и тишиной лимана. Безветрие. Облака висят над горами. Снизу они ровные, сверху взъерошены. Солнце медленно пробивается через их серые сети. Оно освещает облака, но те словно прилипли к горным склонам и не хотят оживать. Солнце уговаривает их еще полчаса, а потом обижается и скрывается за тучами.

К середине дня выяснилось, что наша палатка стоит на медвежьей тропе. Косолапые посещали нас несколько раз. А когда стемнело, вероятно, пришел главный. Он встал на задние лапы метрах в пятнадцати от нас на фоне полной луны — впечатляющая картина. Потом он начал двигаться в нашу сторону. Мы стали орать, бить ложками по котелкам. Он отступает. Через несколько минут мы видим его крадущимся по-пластунски вдоль лимана. Зад торчит кверху, и зверь ползет как партизан. На этот раз его шуганули палкой. Еще через десять минут он ползет берегом моря. Утром выяснили, что метрах в двухстах от нас на косе лежит дохлый морж. Видать, это был медвежий ужин.

Ночью спали плохо. Ночь после дневки всегда отличается повышенной пробуждаемостью. Плюс к этому медвежьи прогулки не могли не сказаться на чуткости сна. Да и прохладно было на морском берегу.

В тумане пошли по пляжу строго на север. Чего только не валяется на берегу... Океан очищается от скверны, выкидывая все инородные тела на сушу. Костя нашел совковую лопату, затем наткнулись на американскую канистру емкостью более 20 литров, в которой благополучно плескался... бензин!

У горы Черной ожидали прижим. Его нет, но нет и воды. Имеется в виду пресная, для обеда. Проходим 40 минут, ни грамма воды, еще 20 — опять ничего. Привал. Решаем идти до ближайшей воды. Давно пора обедать. Следующий переход входит в историю экспедиции как самый непродолжительный. Он длится около одной минуты. Со скалы крохотным водопадиком стекает вода, тут же растворяющаяся в песке.

— А дрова где? — Костя порывается идти дальше.

— Дрова будут!

Остановились практически на мысе, образуемом горой Черной: камни, валуны, отвесный берег с мрачными волноприбойными нишами. Светит солнце, тепло и приятно.

До обеда миновали птичий базар, где я с расстояния в 8—10 метров фотографировал чаек и бакланов. Андрон мог там наколбасить полтонны дичи, но проявил себя истинным джентльменом и, отойдя подальше, разнообразил наше трудовое меню отдельно пасущейся уточкой.

После обеда примерно ходка с четвертью прошла буднично. Единственное, что бросилось в глаза и
потешило самолюбие, так это полное отсутствие воды во всех выходящих к морю долинках. То есть пообедали своевременно.

К моменту достижения устья Юогауна начался прилив. Они случаются здесь с цикличностью в 6 часов (ежедневные приливы с нуля часов до шести утра, с двенадцати до восемнадцати) и вызывают поднятие уровня воды не менее чем на 1 метр. Решили не испытывать судьбу в поисках брода в устье, а сразу отправились вверх по реке. Правда, не все. Костя решил посмотреть устье и пошел по косе.

Выше по течению Юогауна мы обнаружили балки с баней, рыбным цехом, дизельной, бараком и туалетом. Хозяев не было, но, по-видимому, они недавно были здесь. Во всяком случае мы попили холодного чая, позаимствовали из мешка четыре сухаря и довольно бесцеремонно съели по ложке сливового джема из открытой банки.

Далее путь нам перегораживали не менее сорока проток вышеупомянутой реки. Последняя промочила нас по пояс. Хорошо, что практически отсутствовало течение, а то мы рисковали бы совершить заплыв в заливе Креста. Остановились напротив косы, по которой шел Костя. Перейти реку в этом месте сложновато. По-видимому, он убедился в этом, повернул назад и повторит наш путь. Учитывая длину косы, составляющую более трех километров, прикидываем, что он подойдет не ранее чем через полтора-два часа.

— Извините, господа, что заставил вас переживать, — были его первые и очень достойные ситуации слова. — Я даже плот из бочек пытался соорудить, но он дал крен, и я не рискнул им воспользоваться.

Рядом с местом ночевки угол лимана и симпатичные черные скалы. У их основания в землю вбит металлический геодезический знак «Охраняется государством». Из других окрестных достопримечательностей можно отметить кучу непотрошеной рыбы, вываленной кем-то под скалу. Костя изучил ихтиологическое кладбище, сообщив, что это — самцы и притом совершенно свежие и пригодные в пищу.

— Да ну их к черту, — характерно заключило общественное мнение.

Еще Костя по дороге нашел череп моржа с клыками. Один он отковырял и теперь тащит. Я начинаю понимать, почему его рюкзак не уменьшается в объеме, и иногда жалею, что не собираю подобных коллекций. Но представив, что все это надо тащить через болота, таможни, горные перевалы и зоны досмотра аэровокзалов суверенных республик, решаю:

— Да ну их к черту!

В обед 17 августа в бухте Эчкачек мы наткнулись на эгвекинотских рыбаков с катера «Надежда». Тогда же нам был сказан один из выдающихся комплиментов:

— Вы, ребята, по кочкам быстрее чукчей ходите. Мы давно за вами в бинокль наблюдаем.

Через два часа по приливу судно отходило. В бухте было тихо и уютно, но когда мы вышли в залив, нас основательно потрепало. Океанские волны сверху перехлестывали катер, заливая водой все содержимое каюты: капитана Мишу, помощника Эдика, нас, наши рюкзаки и еще человек десять поклонников рыбной ловли. Несколько раз я с тоской смотрел на качающийся вдали берег и размышлял о символичности названия нашего судна. На последних каплях бензина корабль дотянул до маяка на мысе Каменном. Дальше снова была бухта, катер уже не швыряло в разные стороны, и около полуночи в кромешной тьме мы ступили на улицы неведомого поселка с загадочным названием Эгвекинот.

ДОРОГАМИ РОССИИ ЭТАП 8

Август – сентябрь 1997 года.

Район: Восточная Чукотка.

Маршрут: ЧУКОТСКИЙ АВТОНОМНЫЙ ОКРУГ: Эгвекинот (17–20.08) — Иультинская трасса, 62 км (21.08) — р. Выквэчгойгываам (22.08) — р. Большой — р. Пыркаркай — пер. Пыркаркай-Кустарничковый (23–24.08) — г. Великая — р. Кустарничковый — р. Вэныльэтвеем — р. Радуга — р. Радужный — р. Майвельма (25.08) — р. Янранайваам — р. Кылькаквытваам (26.08) — р. Важенка — р. Янранайваам (27–28.08) — р. Важная (29.08) — р. Эргувеем (30.08) — р. Пычгынмыгытгынваам (31.08) — оз. Пычгынмыгытгын (01–02.09) — Улювеемская впадина (03–05.09) — р. Леурэрвеем — р. Кымъынанонвываам — р. Кайъытъынрэльваам (06.09) — р. Пыркаваам (07.09) — р. Ионивеем (08.09) — оз. Иони — п/б «Иони» (09–10.09) — р.Кельмимильвеем (11.09) — р. Игэльвеем — п/б «Красная Яранга» (12.09) — р. Вытгырвеем — Мечигменская губа — р. Кэльэнгыр — р. Вэллавынвеем (13.09) — пер. Мышатник — р. Лоринка — р. Выквыльвэваам (14.09) — оз. Копрогытгын — пер. Копрогытгын — р. Куйыматаваам — пер. Эрычвыторан — р. Эндойгуем (15.09) — оз. Коолен — р. Рыбная (16.09) — р. Большая Кэглю — р. Чистаттываам — р. Элэйкэй (17.09) — Дежнево — мыс Дежнева (18.09) — р.Тарьявеем — Уэленские горячие источники — Уэлен (19–29.09) (категория сложности — пятая).

Продолжительность: без подъездов – 30 дней (21.08.97 – 19.09.97).

Протяженность: общая 700 км, в т.ч. на автомобиле 62 км, пешком 638 км.

Чистое ходовое время: общее 144 час. 20 мин., в т.ч. на автомобиле 1 час. 35 мин., пешком 142 час. 45 мин.

Средняя скорость: на автомобиле 39.2 км/час, пешком 4.47 км/час.

Участники (5): Николай РУНДКВИСТ (руководитель), Андрей БРАЗГИН (художник, фотограф), Андрей ЗОРИН (завхоз), Константин МЕРЖОЕВ (завснар), Андрей СТЕПОЧКИН (штурман).

Запуганные рассказами Володи Казанцева о злодействах анадырской администрации по отношению к временно прибывающим гражданам, мы долго размышляли о том, «светиться ли» у местного руководства.

— Я что, их родственник? — резонно замечал Андрей Зорин.

В конце концов решили посетить пограничников. Последствия были непредсказуемы...

— Мы вас давно ждем! Сейчас же идите в администрацию, — сообщил усталый сержант.

Оказывается, пока мы бороздили просторы Ушканьего кряжа, благодаря стараниям председателя Чукотского окружного спорткомитета г-на С.А. Райтыргина было издано специальное распоряжение вице-губернатора Чукотки об оказании содействия экспедиции «Дорогами России-97» со стороны местных администраций.

Успех заключительного этапа и экспедиции в целом был предопределен в номерах «люкс» эгвекинотской гостиницы, немедленно предоставленных руководством Иультинского района. В них был возможен полноценный отдых перед решающим броском на восток. Представителем администрации Виктором Григорьевичем Коркишко были организованы питание, душ, сауна, бассейн и, наконец, торжественное посвящение участников экспедиции в полярники у стелы «Полярный круг».

Генеральный директор «Эгвекиноттехторга» Геннадий Андреевич Гаспарик вызвался обеспечить нас всеми необходимыми продуктами.

— Чего нет — того нет, ребята. Возьмите наличными. Купите в магазине.

В Эгвекинот прибыл Андрей Степочкин (далее — Стефан), в одиночку блестяще справившийся с доставкой снаряжения для заключительного этапа.

— Как самочувствие? Как настроение? «Шестерку» готовы идти? Потянете? — были его первые слова.

— Ну вроде да, — я был слегка смят его активностью. — Машину уже заказали на 62-й километр. Для усложнения маршрута, чтобы, как ты планировал, посетить высшую вершину Чукотского полуострова гору Великую.

— Отлично, отлично! — сказал Стефан, напоминающий скакуна на старте.

Чукотский полуостров имеет сложную береговую линию: продвигаясь к цели почти по прямой, мы оказываемся то вблизи берегов Северного Ледовитого океана, то на Тихоокеанском побережье. Главную тревогу вызывал брод через реку Ионивеем. Ее приходится пересекать в низовьях, поскольку обход удлиняет путь не на одну сотню километров.

Перед отъездом меня представили местной знаменитости, помощнику губернатора Чукотки Юрию Михайловичу Тототто. Это весьма образованный эскимос, интересный собеседник. Он рассказал о добыче золота, о снежном человеке, о культовых местах, хранящихся в глубокой тайне, о гигантских загадочных животных, обитающих, по преданиям, в чукотских озерах. Еще он сообщил очень важную информацию о наличии обитаемой оленеводческой базы на озере Иони. Это обеспечивало нам запасной вариант на случай невозможности самостоятельного брода: кто-то (например, Костя) переплывал Ионивеем, брал лодку на озере, что в пяти километрах от него, и возвращался к остальным.

В заключение г-н Тототто выдал нам мандат следующего содержания: «Амын-ым тумгытури! Вай торыкы ора опопы тытенинъэйвыныркын иинкун ноткэн ремкын тлельын Нотаеквейпы веты веймену ынкан кывинреркыниткы. Ыннатал пеним тургинейгын. Помощник губернатора Чукотки Ю.М.Тототто».

Вечером 21 августа отбываем по Иультинской трассе. Трогательное прощание с представителями администрации у стелы «Полярный круг». Километров сорок дорога петляет среди отвесных горных круч, потом они расступаются. Мертвые склоны гор напоминают выжженную солнцем Туркмению, а мы продолжаем находиться под впечатлением прекрасного приема в Эгвекиноте.

Долина реки Выквэчгойгываам украшена снежниками и скалистыми берегами. Много грибов. Плантации шикши. События развиваются неожиданно: Стефан включил максимальную скорость и унесся вперед. Андрон подвернул ногу и отстает, что для него нехарактерно. На последней ходке он пошел повеселее.

— Размялся?

— Нет, «колесо» проглотил.

Тундра многоцветна. Самые красивые цвета, как это часто бывает, наиболее коварны: синий — цвет глубоких озер и бурных рек; ярко-зеленый — топкие болота с изумрудной травой; темно-зеленый цвет — это пожухлые кустики, сухая трава; серо-сиреневый — карликовая березка, располагающаяся на камушках. Наконец, самый невзрачный, но надежный цвет — серый. Так выглядят галечные долины ручьев и удобные для движения россыпи камней.

Двадцать четвертого августа экспедиция «Дорогами России-97» совершила восхождение на гору Великую. Несколько часов терпеливо ждали улучшения погоды. Сизые, как смог, облака свисали с гор, напоминая плесень на потолке у Бабы Яги. Вышли сразу, едва облачность проявила тенденцию к поднятию.

— Ты как в баню собрался, — весело сказал Андрей, намекая на мои городские туфли и полиэтиленовый мешок с теплой курткой в руке.

Пейзажи напоминают лунные: черные и серо-голубые камни образуют многочисленные горные цепи. Растительность выше 1200 м над уровнем моря отсутствует полностью. Там сплошные каменные россыпи, не украшенные даже скупыми орнаментами лишайников. Инопланетяне, доведись им приземлиться здесь, пришли бы к выводу о невозможности жизни на этой планете.

На вершине кто-то был до нас. Здесь валяется ржавая консервная банка и мягкая крышка от чего-то типа персикового компота, причем на ней следы... зубов. Директор эгвекинотского краеведческого музея Александр Алексеевич Мосолов говорил нам, что в районе Великой в 1979 году работали геологи, которые, по его сведениям, поднимались на вершину. Ранее высшей точкой хребта Искатень считалась вершина 1509 м приблизительно в пяти километрах к югу от Великой.

Сплошная облачность. Сильный ветер валит с ног на узком вершинном гребне. Главное на спуске — не проскочить гребень, по которому мы поднимались, а на нем — не забрать слишком вправо, в результате чего можно свалиться не в тот ручей. Короткий отдых за небольшой скалой и быстрый спуск в долину, где глаз радуется виду увядающей травы и жухлого ягеля.

В богатую приключениями жизнь путешественника врываются такие явления, как холод, осадки, ветер. Каждый из этих компонентов в отдельности — пустяк, любое сочетание двух — серьезное осложнение. Их полная комбинация, своеобразный «покер» — это уже экстремальная ситуация.

Когда Костя утром гремел примусами, я проснулся. Изнутри тонкой капроновой палатки, привезенной на замену нашей старушке «Зиме», было видно, как мохнатые хлопья августовского снега падают на скаты. При порывах ветра конденсат ледяным дождем брызгал на спальные мешки. Стекая, он образовывал лужи под ковриками. Для борьбы с этим наводнением расковыряли непромокаемое дно палатки ножами, чтобы воде было куда стекать.

Приятный свист Кости призывает желудки готовиться к завтраку: тщательно проваренным макаронам на молоке с сахаром и растительным маслом..

К моменту выхода снег уже был не пушистым и зло молотил по нашим лицам. Во время привала стоять спиной к ветру, сняв рюкзак, плохо, поскольку на спину тут же налипает толстый слой снега, потом он оказывается под рюкзаком и там, противно чавкая, стекает в сапоги. Из такого снега хорошо лепить снеговиков. Лицом к ветру стоять просто противно. Долгожданные в обычных условиях привалы превращаются в муку, сокращаются, а потом пропадают.

Надевать рюкзак тоже противно, холод моментально пробегает по остывшей спине. Через пару минут все же согреваемся, понимая, что идти намного теплее, чем стоять. Длинные снежные фалды, образуемые ветром, украшают острые вершины окрестных гор — полное впечатление сурового высокогорья. Пересечение нулевой изотермы не приносит облегчения, напротив, пронизывающий ледяной дождь еще хуже липкого снега.

В обед выпадают полчаса счастья, пока в палатке работают примусы и пока наслаждаемся горячей едой. Потом еда кончается, примусы остывают.

— Что мне нравится, — говорит Андрон, — так это наш режим. Пять месяцев строго по графику, несмотря ни на что, мы три раза в сутки едим горячую пищу. В моей жизни не было такого со времен армии.

Собрав остатки воли в кулак, выскакиваю из палатки и начинаю интенсивно махать руками, чтобы за счет заботливых центробежных сил увеличить приток крови в замерзающие пальцы. Первое движение после состояния оцепенения оказывается чересчур резким — потягиваю какую-то мышцу живота, чему панически пугаюсь в первый момент.

Ветер после обеда становится встречным. Мы поднимаемся на перевал. Шапка сползает на лоб, и глаза заливает потоками едкой линючей воды. Смотрю вперед только исподлобья и не далее Костиных сапог, месящих грязь в двух метрах передо мной. Капюшон анорака резкими порывами ветра сдувается. Наконец беру его кусок в рот и держу зубами.

Перевалили. Порывы ветра сдувают воду из ручья, оголяя его дно! Передохнув пару минут между каменными холмами, идем дальше. Идем без остановок больше полутора часов. Пора вставать на ночевку, хотя холодовая анестезия не дает прочувствовать усталость и боль мозолей.

Пытаюсь шаманскими методами разгонять тучи. На этот раз это не удается.

Палатки ставим вагончиком: проход в голубую через желтую. В желтой организуем кухню. Там ночуют Костя, как специалист по примусам, и Андрюха, дежурный. Остальные залезают в голубую. После этого тщательно задраиваемся, договорившись для нужды использовать пространство между палатками. Во время реализации этой договоренности у меня сводит ногу, и лишь ценой героических усилий удается спасти почему-то стоящую между палатками большую стефановскую кружку.

Насквозь мокрую одежду снимаю и с омерзением бросаю в угол. Меняю трусы, носки и нижнюю рубашку. Больше сухого ничего нет. Выжимаю свитер из полартека (хороший, между прочим, материал: греет и в сыром состоянии), надеваю его и залезаю в спальник. Выпиваем понемногу спирта. На меня нападает икота. Клин клином выбивают: пью вторую порцию. Помогает! Согреваемся и к подаче ужина оживаем. Пусть, как утверждают сторонники трезвости, это — кажущееся тепло, но без такой иллюзии трудно выжить в здешних условиях.

У Стефана жутко распухли  ноги, что привело к потертостям. Сказывается и недостаточная пока акклиматизация. Он, вероятно, предпочел бы никуда не идти. Мне и самому неохота. «Стопарик, да в тряпки» — весьма заманчиво, но спасение в движении, надо бежать вниз в зеленую долину Эргувеема, подальше от снега и неприветливых гор. Там — дрова и костер. Там жизнь!

На пути — невысокие припорошенные снегом перевалы, бесчисленные ручейки и речки с невыговариваемыми и незапоминаемыми туземными названиями, болотца, озерки, снежники-перелетки с экзотическими гротами и пещерами.

Природа после снегопада сама подивилась сотворенному и пристыженно притихла в смиренной неподвижности. Лужи замерзли, ручьи замолчали. Замерли, словно мишени, насупленные чайки. Задумчивое солнце к обеду выползло из сени зимних туч, неподвижно приколотых к вершинам гор. Оттаявшая земля источает дух соломы, прелых листьев и последних грибов. Вот и первый куст чозении на пути к настоящим дровам. Он придавлен зимним снегом и колючим ветром. Его корни-ветви распластались на берегу ручья, в них вплетены камни, песок, куцые ошметки дерна.

Выходим к Эргувеему. Реку необходимо переходить вброд.

— Я перейду реку без одежды, — предлагает Андрей, — Вам ничего не останется, как идти за мной.

Я все-таки пошел вниз по реке в поисках лучшего брода в районе устья следующего правого притока. Сомнения развеял Костя, которого я через несколько минут увидел на противоположном берегу Эргувеема прыгающим и машущим руками. Действительно, делать нечего. Кто в одежде, а кто без нее переходим реку по пояс в воде. Идем по диагонали вниз, не сопротивляясь течению.

Пошли вдоль ручья, потом стали срезать угол. Напрасно, залезли в кочкарник. Но наткнулись на невиданную доселе плантацию морошки. Назначен внеочередной привал, сброшены рюкзаки и осуществляется витаминное насыщение. Удивительна пламенная морошка — спелая дыня с вкусом ананаса и изяществом земляники, едва ли не самая вкусная в природе ягода, растущая не в тропиках и даже не в средней полосе, а на крайнем севере, в стране ветров и холода, где в июле может выпасть снег, а в сентябре — уже зима.

Неспелая ягода имеет желто-зеленую окраску, затем, все еще не поспев, обретает ярко-красный цвет. О спелости и наилучшем вкусе свидетельствует янтарно-оливково-желтая окраска. Переспевая, ягода опять краснеет и, наконец, меняет окраску на бледно-желтую после первого заморозка. Употреблять ее в пищу можно в любом состоянии. В частности, варенье варят главным образом из неспелой красной ягоды, потому как собрать и донести ее домой на вершине спелости просто невозможно, она растекается ананасовым соком в руках сборщика!

На ночевку встали в симпатичном месте под крутым берегом ручья. Но ветер долетает даже сюда. Вообще он уже немного утомил, да и пара солнечных дней от Всевышнего не помешала бы нам. Во время длительного общения с природой возникает несравненное ощущение связи с Богом. А для атеиста становятся более понятными истоки религии, происходит ее осмысление и устанавливается весьма почтительное отношешие к ней.

Озеро Пычгынмыгытгын (в просторечии — Пычки-Мычки, в переводе с чукотского — сломанное ружье) имеет форму бумеранга. Его восточная часть протискивается между гор и упирается в Улювеемскую впадину. Северная часть озера короче, за ней виднеются горы. В долинах речек, впадающих в озеро, необычно густая растительность. В укрытых от зимних ветров уголках можно найти чозении до четырех метров высотой и до 30 см в диаметре у основания.

Внешний угол «сломанного ружья» заболочен, вдоль берега много мелких озер. Тут же из Пычгынмыгытгына вытекает река, в истоке которой стоит одинокий домик-балок — наше пристанище на короткий день отдыха.

Хит дневки — Костин пирог с грибами. Слегка поджаренные подберезовики были закатаны в тонкие слои теста. Нечто подобное можно сотворить и с мясом уток, гусей или, например, евражек.

Проблема дневки — ноги Стефана. Они находятся в весьма плачевном состоянии: из многочисленных ран непрерывно выделяется гной. Андрей даже признает, что ему следовало от Великой повернуть назад и выйти на Иультинскую трассу. Оставить его на Пычки-Мычки нереально: даже если можно найти средства для его последующей эвакуации отсюда вертолетом, то уж насобирать продуктов из наших негустых запасов для реализации этого проекта невозможно. Ему придется, собрав всю волю, идти с нами до озера Иони. Костя вызвался взять шефство над ногами Степочкина, объявив их общественным снаряжением.

Проведена очередная реорганизация жилищ. Теперь желтая палатка — передвижной медицинский пункт. В ней проживают врач Мержоев и пациент Степочкин. Три раза в день из палатки доносятся стоны, напоминающие стенания из порнофильмов. Стефан, извини ради Бога за такое сравнение, слишком долог наш путь, и мы изрядно одичали.

Другая палатка содержит всех прочих членов экспедиционного отряда. Сегодня состыковали спальники и ночевали вдвоем с Андрюхой. Тепло и уютно. Завтра пригласим к себе и Андрона. Провели в спальниках 11 часов! Улеглись в 8, встали только в 7, после того как у соседей закончилась десмургия.

Продолжаем жить в Улювеемской впадине в узком пространстве между низкой мутно-белой облачностью и мокрой тундрой. Пейзажи скрыты облаками, окрестности остаются неизвестными для нас. Серая погода — серое настроение. Облака поднялись — поднялось настроение. Ожили утиные стаи и скрипучие журавлиные косяки. Открылись холмы, раскрашенные пламенными осенними красками. У реки трава непонятного цвета.

— Стронциановая желтая, красный краплак, охра светлая. Еще травяная зеленая и все перемешать, — профессионально комментирует Андрон, вытаскивая свою «Практику». — Да, еще умбра натуральная, пожалуй. Красивое сочетание. Нарисуешь так — не поверят.

Андрей Степочкин попросил пораньше остановиться на ночевку. Кроме возможности отдыха для Стефана, вижу еще, по крайней мере, два положительных момента в досрочной остановке. Во-первых, место ночевки одно из наилучших во всей экспедиции: ровная прелестная полянка на берегу тихого ручейка. Плюс безветрие и безоблачность. Во-вторых, все теперь встает на свои места: придем на озеро Иони девятого без всяких надсадок. Я уже начал ловить себя на том, что изменяю своему принципу ходьбы на время, прикинув, дескать: пятого будем ночевать у Леурвеема, шестого — на перевале к Пыркавааму, седьмого — на берегу Ионивеема, восьмого придем на Иони.

Вот и кульминация — Ионивеем. Река не оставляет никаких шансов на переправу. Мрачно бредем вверх по ее левому берегу. Через три ходки мы подошли к месту, где Ионивеем разливается на две протоки. Показалось, что если его и можно где-то перейти вброд, так только тут. Костя пробует пересечь реку, но несколько поспешно и высоковато по течению. Андрей готовится к своей попытке более тщательно: снимает лишнюю одежду, подвязывает к поясу сапоги. Рюкзак он держит над головой. Пошел. По пояс, по грудь...

— Меня бы уже смыло, — кричит Андрон.

— Меня бы тоже, не понимаю, как можно бороться с потоком, полностью находясь в его власти.

В этот момент стало смывать и Андрюху. Какое-то время он стоял в вязких и холодных объятиях струи, тщетно пытаясь развернуться. Затем его сносит поток. Из последних сил он подталкивает рюкзак к берегу, где мы с Андроном подхватываем его. Насквозь мокрому Андрею также удается вернуться на берег. С Андреем Зориным связана самая крупная ошибка в моей туристской карьере: находясь в плену иллюзорных обязательств, я не настоял на включении Андрюхи в состав полюсной экспедиции 1994 года. А именно пахарей нам тогда и не хватило.

У жаркого костра (по берегам Ионивеема полно плавника) готовим обед из трех куропаток, положенных Андроном одним выстрелом, и решаем идти вверх по реке до устья ручья, вытекающего из озера Иони, не предпринимая других попыток переправы вброд. Там Костя согласно нашему плану, как несравненный пловец, преодолевает реку и идет к оленеводам за лодкой, имеющейся у них по сведениям г-на Тототто.

Во время похода на фотоэтюды с легким ужасом обнаруживаю, что второй рукав реки намного суровее первого. На берегу казалось наоборот: стоит добраться до островка, а там уж элементарно. С высокого увала хорошо видна глубина различных мест Ионивеема, освещенного солнцем. Забраться на возвышенность до попытки переправы и оценить брод сверху мне не пришло в голову.

Чукотские реки, в частности Ионивеем, не склонны разливаться на много рукавов. Берега их не всегда галечные или песчаные. Порой эти реки напоминают равнинные канавы с крутыми недоступными берегами, заросшими кустами, но при этом они обладают полноводностью Нила и горной мощью.

Шли вдали от Ионивеема, лишая себя соблазна вновь и вновь пытаться бродить реку. Двигались мы по краю возвышенности вроде одностороннего оврага, потом по болоту, кочкарнику. Посреди болота встречались райские острова твердой почвы с зарослями желтой чозении, морошки и голубики, но было и много стариц, напоминающих по форме полумесяцы, обращенные к нам остриями, из-за которых приходилось совершать обидные обходы. Заметили впереди светлый балок. Просто так посреди тундры строения никто не возводит. Балок должен быть привязан к какому-нибудь ключевому географическому объекту. Например, к устью ручья или к броду. Идите к балку и не ошибетесь!

Так оно и есть. Балок стоит в месте брода, и отсюда километрах в шести в направлении озера виднеются какие-то строения. Но присутствуют и два существенных минуса. Первый: балок расположен на противоположном берегу реки; второй: невооруженным глазом видно, что брод все равно невозможен, поскольку прошедшие дожди исключают переправу и в этом месте.

Солнце садится в облако цвета спелой морошки. По реке стелется волокнистый дымно-синий туман. В вечернем небе плавают журавлиные клинья. Они тренируются перед дальней дорогой на юг. Впереди вожак, его поочередно сменяют журавли из ближнего окружения. Они интенсивно машут крыльями, а последние самые молодые птицы минутами неподвижно парят за своими братьями.

Девятое сентября. 143-й день путешествия. Полседьмого утра. Один градус мороза. Неподвижный рассветный туман. Переправа вплавь. Река в этом месте имеет одно мощное русло шириной метров 80. Костя разминается, потом стоит неподвижно. Может быть, он взывает к помощи Аллаха. Затем медленно складывает сменную одежду в мешок, надевает мой тонкий полар, поднимает мешок над головой и уходит в реку. За 20 секунд Костя добрался до места, в котором вода достигла его груди. Он швырнул мешок перед собой и поплыл. Он дышал так громко, что каждый вздох был слышен на нашем берегу. Через 14 секунд он стоял на противоположном! Он взмахнул рукой как футболист, забивший гол, быстро оделся, развесил на кустах мокрую одежду и побежал к оленеводам.

Полдень. В тени — 17 градусов. На солнце — 35! Лежим, загораем на песке.

— Костя что-то тащит нашим берегом, — кричит Андрей Зорин.

Это лодка.

— Добежал я бегом до базы. Никого нет. Прокол, думаю, — не спеша рассказывает костя, поглощая утиный суп. — Потом слышу детский плач. Оказывается, все еще спали. Напугал я Леню Бисерова, ихнего начальника, русского, между прочим: он из комнаты выходит поутру, а тут мужик бородатый стоит. Объяснил ему все как есть. Леня рассказал, где спрятана его лодка, дал рыбы и пошел растапливать баню. Так что нас ждут.

На озере Иони, расположившемся между одноименной горой и вершиной Гыльмимлыней, находится промежуточная база оленеводов. Она так и называется — «Иони», что-то вроде постоялого двора. Скотоводы, кочующие по горам и тундрам, могут найти здесь кратковременный приют, расслабиться на пару дней в постоянной схватке с суровым чукотским климатом. Эти люди вызывают искреннее уважение. В своей каждодневной борьбе за существование они могут полагаться только на свои силы. Чукчи-оленеводы рассматривают наши карты, дают советы.

— Раньше я был коммунистом, — неожиданно говорит старший из них. — Но сейчас лучше. Труднее, но лучше. Сами себе хозяева, язык вспоминаем, обычаи. Раньше солярку в тундру тоннами выливали, продукты ящиками бросали. Разве это дело? Сейчас добро стали ценить. А как иначе?

Продукты к оленеводам уже давно не завозились. Хлеб готовится по ионийской технологии из остатков пшена и вермишели. Пшено промывается, вермишель измельчается. Эти ингредиенты перемешиваются с добавлением воды, соли и соды до состояния цементного раствора средней густоты. Далее способ производства хлеба предусматривает трехчасовое томление смеси с целью набухания пшена и лишения вермишелевых обломков их полосчатой структуры. Завершение процедуры проходит на раскаленной сковороде, смазанной рыбьим или оленьим жиром. Пышные лепешки «Ионика» имеют изумительный вкус!

Хуже, как мы убедились, обстоят дела в поселках. Медвежья услуга в виде льгот коренному населению, придуманная советской национальной политикой, поныне продолжает развращать местных жителей, воспринимающих бесплатные детские сады, обеды и прочее как должное. Сказочной помощи «от заграницы» ждать не приходится, поскольку интерес к Чукотке тех же американцев, не нашедших здесь сколько-нибудь серьезных партнеров, упал до нулевой отметки. Иностранцев в поселках представляют теперь только миссионеры и сектанты, распространяющие сомнительные религиозные воззрения.

Оленеводы не едят жареного мяса. Они потребляют сырое, вяленое, вареное. Из мяса, которым они нас угостили, были приготовлены бефстрогановы под соевым соусом, найденным в чулане. Это блюдо привело чукчей в неописуемый восторг. А отбивные с кориандром и черным перцем с незначительными добавками лимонной кислоты перевели их в экстаз.

— В жизни не ел ничего более вкусного, — заявил один из них.

Остатки оленины пропустили через мясорубку, предполагая суп с фрикадельками. Еще Леня Бисеров, несмотря на свои проблемы с продуктами, почти силой дал нам копченую ряпушку, соленых гольцов и немного риса, макарон, сахара.

Вечером, когда стемнело, на небе мерцало северное сияние. Его зеленые колеблющиеся разводы опоясывали половину неба.

— К ветру, — констатировал Леонид.

На промбазе «Иони» остался Андрей Степочкин. Ранее перенесенные травмы ног доконали мужественного путешественника. Нас вновь осталось четверо: Андрей Бразгин, Андрей Зорин, Константин Мержоев и я.

Стефан на прощание обзывает нас «феноменами»:

— С апреля шатаетесь, а работоспособность ваша возрастает, — удивляется он. — Я такого не встречал за 20-летнюю практику своих походов. К концу месячного путешествия всегда наступает апатия, а у некоторых даже ступор.

Пологий берег, штормовые волны с пенными гребешками, слева присыпанная редким снежком массивная гора. На горизонте за озером — безымянный горный хребет с покатыми синими сопками. В центре освещаемая редкими лучами солнца стоит единственная в цепи остроконечная вершина. Это гора Иннымней. Над ней висит манящий кусок голубого неба.

От озера Иони идет вездеходный след до поселка Лорино. Примерно 30 километров нам с ним по пути. Затем тракторная дорога переходит вброд Ильгувеем. Это — не Ионивеем, но тем не менее оленеводы посоветовали не рисковать, а от брода идти вниз по реке еще примерно 35 километров правым берегом до промбазы «Красная Яранга» и переправляться там с помощью лодки. С «Красной Ярангой» оленеводы связались по рации и предупредили о нашем появлении вечером 12 сентября. Нас ждали.

На «Яранге» нет электричества, помещение освещается тусклыми керосиновыми коптилками, но на промбазе образцовый порядок, чистота и характерный, десятилетиями въедавшийся в бревна запах копченой и вяленой рыбы.

Хозяин «Яранги» Алексей Нотакванаут, как и все оленеводы, подчеркивает, что живут они нормально.

— Вы тут один всю зиму живете?

— Да, я не жалуюсь!

— Где дорога на Лорино?

— Там, под сопкой, километров 15 будет.

— А туда нет дороги или хотя бы вездеходного следа?

— Как нет? Есть. Вчера вездеход приходил. Но дорога петляет. Лучше напрямик идти, но там болото. Сами уж выбирайте...

Гречневой каши на завтрак так много, что жизнь прекрасна. Природа тем временем медленно пробуждается от сна, поднимая тяжелые уставшие веки утреннего тумана. Долина Вэллавынвеема восхитительна. Душа поет. Легкие вдыхают аромат осеннего утра. Кусты не закончились возле нашего лагеря, а продолжаются весь первый переход и уходят за легкий поворот долины, которую сжимают обступившие горы.

За поворотом чудеса: чозении достигают четырех метров высоты, диаметр их стволов у основания больше двадцати сантиметров! Видимо, узкая, уходящая на восток долина слабо подвержена холодным северным ветрам. Великолепный аромат жухлых листьев. Этот запах всегда напоминает мне Зеленую рощу, планетарий под куполом старого собора, школу, девочек и мальчиков из далекого октября 1967 года. А колхозы Косулино, Бобровка? Те же запахи витали в лесу за дружеским обедом после уборки картофеля или моркови... Из правого глаза почему-то вытекла маленькая слеза. Я вытер ее рукой и сказал:

— Вспотел я что-то на вашем Вэллавынвееме!

Что-то белое мелькнуло в кустах. К счастью, Андрон рядом. Кажется, куропатка, но уже через секунду ору:

— Заяц!

Андрон как биатлонист вскидывает ружье и стреляет. Заяц падает. Я ликую, размахивая руками, но беляк вдруг вскакивает и несется вверх по склону. У Андрона заедает картонную гильзу. (заранее заготовленные боеприпасы давно кончились, а эти патроны были куплены в Эгвекиноте.) Андрон вместе с рюкзаком бежит по склону. Впечатление такое, что он хочет добить зайца прикладом.

— Да он уже сдох. В камнях лежит, — комментирует Костя.

— Точно?

— Дохлее не бывает!

— Готов, — говорит Андрон, поднимая его за задние лапы.

Перевалили в Лоринку через отрог Мышатника (название горы), затем в Выквыльвэваам (а это река). На втором перевале обширные выходы каких-то светлых пород. Здесь прячутся десятки, сотни побелевших к зиме зайцев. Воодушевленные вкусным обедом, снарядили Андрона на охоту. Но на этот раз нас учуяли, и белые точки кинулись врассыпную.

— Эх, была б мелкашка, — сокрушался наш охотник.

На последнем отрезке пути проходим по 30—35 км в день. Идем плотной группой, никто не отстает. В нашей группе нет «пассажиров»: четыре пахаря из четырех. Я никогда в жизни не был в такой прекрасной форме, как в сентябре 1997 года. Сорок лет — прекрасный возраст, уверяю вас. Могли бы идти и больше, дневной километраж ограничивается только световым днем. Например, 16 сентября восход солнца, по данным нашего навигационного прибора, в 5.46, заход в 18.51. В последние дни дежурные встают в 4.30, общий подъем в 5.30—5.45. В 7 часов утра мы уже в пути. С 12.00 до 15.00 обед, затем идем до начала седьмого вечера. Ставим палатку, готовим ужин, едим уже в сумерках, а дневники пишем при свете свечей.

Дежурю. Полпятого, полная темнота. Моросит дождь, прохладно, но ветра почти нет. Есть проблемы с примусами: один просто вырубился, а второй постоянно артачится. Все-таки удалось его запалить. Но слабо. Решил подбавить огоньку. Он чихнул, обиженно фыркнул и потух. Ждал, пока он остынет. Заработал снова. Но каша пригорела.

Озеро Копрогытгын лежит на высоте 500 метров над уровнем моря. Оно напоминает по форме бобовый стручок с тремя горошинами. За озером довольно крутой с обеих сторон перевал через хребет Гэнканый. На спуске к дождю присоединился ветер, стало опять неприятно, и я запомнил только, что откуда-то сверху слева через туман по траве бежали водные потоки. Чуть ниже наткнулись на медведицу с двумя медвежатами. Толстая обладательница двух прелестных детишек и роскошной лоснящейся шкуры так перепугалась и рванула вверх по склону, что я опасался, не хватит ли ее инфаркт.

Обед пришелся на опушку чозениевого «леса». Дров много. Раскинули палатку, но в ней расположился только Андрюха, налаживающий помочи для сапог. Остальные прилипли к костру, пытаясь хотя бы слегка погреться под непрекращающимся дождем. Поели куриного супа «с дождем» — так называется блюдо, в которое во время трапезы сверху плюхаются и расходятся кругами дождевые капли.

День очень богат на живность. После обеда спугнули стаю волков, потом опять были медведи, а что касается зайцев, то впечатление такое, будто разбежалась звероферма. Зайцы и медведи сосуществуют до такой степени, что пасутся на одних полянах, и зайцы путаются в медвежьих лапах.

Ночевка на Эндойгуеме была одной из самых отвратительных в экспедиции. Вечером высушить вещи под дождем в темноте не было ни сил, ни желания. Залез в спальник мокрым. Лежал со свечкой, писал дневник и парил. Не в смысле в облаках, а исходил паром. Сох то есть. Потом задремал, но где-то в 23 часа проснулся, пронзенный мыслью, что очень давно не видел детей, при этом я обнаружил, что не ощущаю ног и как-то вибрирую телом. Стал шевелить пальцами ног и рук, напрягать мышцы спины и делать другие упражнения, которые рекомендуются в наставлениях по выживанию для лиц, погибающих от холода. Была мысль попроситься третьим в общий спальник к Андрюхам, но посчитал, что это неэтично, поскольку слишком мокр. Под утро я задремал, но проснулся через 15—20 минут, выскочил наружу и принялся делать разные упражнения, чтобы согреться. После этого решил надеть куртку. Черт, она абсолютно сырая! Сразу снова замерз. В этот момент проснулся Костя, а я пошел разводить костер. Согрелся, но усталость не ушла. Особенно сильно разболелись передние мышцы на ногах. Вероятно, от вчерашних многочисленных спусков.

Самое восточное озеро России называется Коолен. Это — жемчужина ландшафта. Узкое озеро длиной около 20 км, словно суровый фьорд, залегло в крутом горном распадке. Оно напоминает Щучьи озера на Полярном Урале. Желтые пляж и чозениевые рощи, голубое небо, озерная синева.

На 150-й день путешествия я спросил:

— Мужчины, кто на сколько процентов верил, что мы доживем до такого юбилея и подберемся к самому мысу Дежнева?

— На сто, — говорит Костя.

— Я был абсолютно уверен с самого начала, — подхватил Андрон.

— Если бы я хоть чуть-чуть сомневался бы, то не пошел бы вообще, — заявляет Андрей Зорин, — Я считаю здесь те и собрались, кто не сомневался. Сомневающиеся отпали...

 Утром 18 сентября я получил одну из наиболее серьезных в этом путешествии травм: мне на голову из-за сильного ветра упал палаточный кол. Может, поэтому, а может, по причине важности этого дня я все делал как-то отрешено, механически, словно робот. Натренированными движениями я убирал палатку, собирал рюкзак, шел и ел.

В середине дня холодный северный ветер взял себе в союзники дождь. Его струи неслись параллельно земле, не оставляя шансов ни одному сухому пятнышку на нашей одежде. Уходить из заброшенной казармы в нежилом поселке Дежнево, где мы пригрелись в обед, не хотелось. Но мы были обречены на успех. Надели кто что смог: Андрюха откопал какую-то драную куртку, я соорудил полиэтиленовую юбку, Костя в очередной раз сменил сапоги.

Молча движемся, лишенные мыслей и сомнений, в направлении распадка, угадывающегося между двумя черными горными массивами. Со всех гор несутся сплошные потоки ледяной воды. С трудом верится, что неподалеку расположены Уэленские горячие источники. Вылезаем на перевал, ведущий к Берингову проливу. Вместо моря прямо по курсу торчит неожиданный горный отрог. Негнущимися пальцами я разворачиваю карту. Ее сечет дождь, а ветер пытается вырвать из рук. Выясняется, что надо перелезать еще один перевал. На нем Андрей Зорин обгоняет меня и кричит сквозь ветер:

— Вон он, я его вижу!

Понятно, что речь идет о маяке-памятнике Дежневу. Именно в этот момент на меня налетает буря радости. Я еще ничего не вижу, но уже прыгаю, ору и начинаю махать руками. Достигнута цель колоссального пятимесячного мероприятия.

Полная и безоговорочная победа соприкасается с легкой горечью: от знаменитого поселка Наукан остались только фундаменты, постройки вдоль ревущего Берингова пролива тщательно разломаны и обращены в кучи хлама. Форпост величайшей из держав мог бы выглядеть и получше. Но это доходит до сознания позже, а пока мы, обдуваемые ветрами двух океанов, обнимаемся на крайней восточной точке России! Необъятная Родина не сделалась меньше, но стала объятной

Николай Рундквист "Дорогами России"